Будущее все казалось Ие далеким, отдельным от ее настоящего. Прекрасное далеко не должно было быть к ней жестоко. Ну а в настоящем было много цветов.
Зимой цветы покупались редко. Летом Папочка наверстывал бесцветное зимнее время. Цветы появлялись в доме каждый день, без повода. Точнее, поводом были сам новый день и Ия.
Как потеплеет, у метро выстраивались в ряд старушки: сначала с примулой, потом с первыми дачными нарциссами и тюльпанами, чуть позже – с россыпями полевых цветов. Это во Франции цветочницы наряжены в яркие платья и соломенные шляпки с лентами. В России цветочницы облачены в потертые пальтишки с облезшими воротниками, прохудившиеся сапожонки и иногда ордена на груди. Их наряд не меняется и летом, благо часто оно в наших широтах бывает прохладным.
Глядя на подружек, Ия старалась не думать о будущем. Глядя на старушек, она не могла не думать о нем.
Что будет с ней, с Папочкой, с ними? Тогда же Ия стала вспоминать слова Любаши, которые, оказывается, все это время дремали в ее голове: «Будет мужик – будут и дети». Но как они будут жить все вместе: она, Папочка, их будущие дети и мифический мужик? Это было не ясно и, более того, абсурдно. Разношерстную компанию еще можно было уместить в голове, но вот как разместятся они в жизни…
Безумный, упоительный танец Умы Турман продолжался. Воздушный замок прирастал новыми башнями. Стол по-прежнему был покрыт клетчатой скатертью. В центре стола стояла ваза. Менялись лишь букеты в ней.
На день рождения Папочка дарил ей букеты бордовых роз по числу исполнившихся лет. На Восьмое марта экзотические оранжевые цветы на толстом, похожем на дудку, стебле. Мясистый бутон цветка плотоядно раскрыт, на его дольках, напоминающих вывернутые наизнанку губы, застыла прозрачная, липкая, тягучая, как патока, слеза.
– Он такой же уродливый, как и я, – говорил ей Папочка. – Но посмотри, какой он красивый. Я не мужчина, но я очень тебя люблю.
Бывало, Папочке звонили бывшие пассии: поздравить и поболтать. Эти звонки злили Ию, как непрошеные гости, пожаловавшие в ее воздушный замок, который казался ей добротной избой.
Однажды Ия шла по улице мимо парикмахерской с окнами во всю стену. На подоконнике стояли фикусы. Ия заглянула внутрь через стекло.
Перед зеркалом сидел Папочка, до подбородка задрапированный синей простыней. Над его головой колдовал мастер, а рядом на стульчике примостилась загорелая девица.
«Ну и очередь, прямо подпирает», – удивилась было Ия, но тут же заметила, что девица, похоже, дает советы как лучше подстричь Папочке челку.
