В этот самый день происходил спор Императрицы с Битнер. На этих самых красноармейцев Демьянова показывала в окно Императрица. По их адресу кричала она, видя их в первый раз: “Хорошие русские люди”.
Нет сомнения, Императрица еще до 26 марта возлагала надежды на Тюмень. Она Тюмень считала главной базой, где “хорошие русские люди” готовят им спасение. Она связывала Тюмень с Омском и в отряде Демьянова видела в красноармейской одежде тюменских офицеров. Своей верой Императрица заразила и других членов семьи, но в то же время она не хотела открыть источник своей веры даже такому человеку, как Жильяр.
На чем же была основана эта вера?
На обмане, ибо следствием абсолютно доказано, что не было ни в Тюмени, ни где-либо в другом месте Тобольской губернии никаких офицерских групп, готовых освободить семью.
Кто же обманывал Императрицу?
В декабре месяце 1919 года в г. Владивостоке был арестован военной властью некто Борис Николаевич Соловьев. Он возбудил подозрение своим поведением и близостью к социалистическим элементам, готовившим свержение власти Адмирала Колчака. Соловьев подлежал суду как большевистский агент. Но при расследовании выяснилась его подозрительная роль в отношении царской семьи, когда она была в Тобольске. Он был отправлен поэтому ко мне.
Вот что удалось мне установить.
Отец Соловьева, Николай Васильевич, был маленьким провинциальным чиновником: секретарем Симбирской Духовной Консистории. Почему-то он пошел в гору и получил назначение в Киев. Затем он был членом Училищного Совета и казначеем Святейшего Синода.
Не знаю истории его карьеры, но Соловьев-сын[40] показал у меня при допросе: “Отец мой был в большой дружбе с Григорием Ефимовичем (Распутиным). Они с ним были старые знакомые и приятели”.
Учился Борис Соловьев некоторое время в Киевской гимназии, но не окончил ее будто бы по слабости здоровья. После этого он, по его словам, стал готовиться к поступлению в духовную семинарию, так как-де с детства был проникнут “религиозными” стремлениями.
В 1914 году он солдат 137-го Нежинского пехотного полка. В 1915 году он в тылу: во 2-й Ораниенбаумской школе прапорщиков, каковую и кончил, а затем, по его словам, кончил еще офицерскую стрелковую школу, не возвращаясь больше на фронт.
С 1915 года – он член распутинского кружка.
С первых же дней смуты Соловьев – в Государственной Думе.
Он объяснил это простой случайностью: “26 или 27 февраля (старого стиля), когда, собственно, еще не было революции, а был просто бунт, я был схвачен как офицер на одной из улиц Петрограда солдатами и приведен в Государственную Думу”.
