Схватившись обеими руками за край калитки, он зашелся долгим тяжелым кашлем.
— Как ты себя не жалеешь… Успокойся… Ну успокойся же.
— Хорошо, хорошо, я уже успокоился, успокоился, но можешь ему передать — больше он моей машиной пользоваться не будет. Конец! Будет ездить в город электричкой, как все, да, да, только электричкой. Пусть знает…
— Хорошо, хорошо, только успокойся.
— Нет, пусть знает! Пусть знает! — снова и снова повторяя это, Веньямин Захарьевич распахнул дверь террасы.
Когда бы не раздвинутые в беспорядке стулья и недокуренные папиросы в хрустальных пепельницах, можно было бы подумать, что гости еще не съезжались. На сдвинутых столах, покрытых накрахмаленными скатертями, от которых шел еще запах осеннего ветра, стояли, как в самом начале вечера, бутылки вина, коробки конфет, высокие пышные торты, вазы с фруктами. Глубокие и плоские тарелки чешских и немецких сервизов были полны яств, закусок, и все было залито светом восемнадцати электрических ламп большой хрустальной люстры.
В конце стола, подперев руками голову, сидел Алик и легко покачивался. Кроме тени люстры, покрывшей собой половину стены, он ничего перед собою не видел, даже ее, ни на шаг не отходившую от него Мару, кажется, не замечал.
В светлом платье с короткими рукавами и с зелеными бусами на длинной шее Маргарита выглядела гораздо старше своих двадцати восьми лет. Она стояла над Аликом и с той же строгостью и монотонностью, с какой обычно обращалась к своим ученикам в классе, требовала:
— Я от тебя не отстану, пока не скажешь — где ты все это время был и что между вами произошло. Слышишь?
— Оставь его в покое. Не видишь разве, что он пьян?..
— Как могло такое прийти тебе в голову?
— Ах, простите, мадам, — Веньямин Захарьевич низко поклонился, — забыл, что задел вашего крошку, вашего Алиньку.
В том, что сегодня здесь произошло, Брайна не усматривала ничего такого, ради чего стоило бы так огорчаться. Правда, некрасиво, очень даже некрасиво, что Алик вдруг ушел со своего торжества на целых два часа, — за такое надо его, разумеется, хорошенько отругать, но поднимать из-за этого шумиху… Ведь он же все-таки еще ребенок. Напрасно полагает Веньямин, что гости обратили на исчезновение Алика особое внимание. Пустое! Вот если бы стол не был подобающим образом накрыт, не хватало сервизов, не звенело цветное «баккара», тогда у гостей был бы повод оговаривать хозяев.
Но высказать все это вслух Брайна не посмела. Она даже не решилась погасить люстру и бра на стенах, чтобы этим лишний раз не напомнить о рано закончившемся торжестве.
