– Пожалуйста, ритмичнее, – сказала Джеки, высоко подняв подбородок.
Девочка покраснела, но не сбилась и продолжила играть. Пьеса звучала прекрасно, однако Эрик видел, что Джеки недовольна.
Он подумал, что она, наверное, бывшая звезда мировой величины, знаменитая пианистка, которую ему следовало бы знать, – Джеки Федерер, богиня, которая носит дома солнечные очки.
Пьеса закончилась, звуки еще повисели в воздухе, потом начали затихать; девушка отпустила правую педаль, и сурдина приглушила струны.
– Хорошо. Сегодня гораздо лучше.
– Спасибо. – Девочка собрала ноты и быстро вышла.
В комнате стало тихо. Крона большого дерева во внутреннем дворе бросала подвижные тени на светлый деревянный пол.
– Значит, вы хотите играть на фортепиано. – Джеки поднялась с дивана.
– Всегда мечтал об этом, но никогда не получалось… У меня определенно никаких способностей, – оправдывался Эрик. – Я немузыкальный.
– Печально слышать, – вполголоса сказала Джеки.
– Да.
– Однако попытаемся. – Она коснулась рукой стены, словно для опоры.
– Мама, я сделала сок, – сказала малышка, входя в комнату с подносом, на котором стоял стакан сока.
– Спроси гостя, не хочет ли он пить.
– Хотите пить?
– Большое спасибо, ты очень любезна. – Эрик немного отпил. – Ты тоже играешь на пианино?
– Даже лучше, чем мама в моем возрасте, – ответила девочка, словно повторив заученную фразу.
Джеки улыбнулась и неловко погладила дочку по растрепанным волосам и шее, после чего снова повернулась к Эрику.
– Вы заплатили за двадцать занятий.
– Я, пожалуй, поторопился, заказав так много уроков, – признался Эрик.
– Чего вы хотите от этих уроков?
– Если честно, я мечтаю сыграть какую-нибудь сонату или… ноктюрн Шопена. – Эрик почувствовал, что краснеет. – Но я понимаю, что начать придется с детских песенок.
– Мы можем разучить Шопена, но лучше, наверное, этюд.
– Разве что какой-нибудь коротенький.
– Мадлен, принеси, пожалуйста, моего Шопена… опус двадцать пять, первый этюд.
Девочка поискала на полке рядом с Джеки, вытащила папку, достала ноты. Лишь когда она вложила лист матери в руки, Эрик понял, что учительница слепая.
Невольно улыбаясь, Эрик сел за черное лакированное фортепьяно, на котором золотыми буквами значилось «C. Bechstein, Berlin».
– Ему надо опустить табурет, – заметила девочка.
Эрик поднялся и опустил сиденье, покрутив тугой винт.
– Начнем с правой руки и будем ориентироваться на нее, но обозначим некоторые звуки левой.
Эрик смотрел на светлое лицо Джеки, на ее прямой нос, полуоткрытые губы.
