- А ты знаешь, что один из них потом сошел с ума?
- Нет, он не с ума сошел. Просто в нем проснулась и стала мучить его совесть.
- Но я читала, что его посадили все-таки в сумасшедший дом.
- Да. Посадили все-таки. Посмотри - уже город! Вон река... Те, кто купался там тогда, спаслись.
- А это что за башня? Посмотри, вон там, левее. На площади.
- Наверно это обелиск в память погибших. Ведь тогда за одну секунду сгорело больше семидесяти тысяч человек.
- Боже мой!
Самолет уже летел над посадочной дорожкой. Под нами пружинисто стукнуло, "боинг" приземлился, но продолжал нестись вперед, рывками замедляя бег.
С волнением, с трепетом спускались мы по трапу на эту землю. Через минуту нас уже вели каким-то широким коридором, стены которого были выложены кафелем. Старый седоголовый японец в широкой серой рубахе и в коротких широких штанах мыл щеткой эти белые стены. Шедший рядом со мной приятель сказал:
- Ручаюсь, что этот старик из тех, кто пережил трагедию.
- Похоже, - сказал я.
- Взгляни, - сказала жена. - Вон идет твоя подружка.
- Где? - оглянулся я.
- Впереди, рядом с женщиной в кимоно. Фу, да она у тебя, оказывается, плакса!..
Да, Эмико плакала. Она шла - и не шла, а тащилась - между низкорослым синеволосым японцем в черном костюме и женщиной в сером кимоно с темно-синей подушечкой-бабочкой на спине. Шла и громко, с подвыванием ревела. Кажется, это был первый плачущий ребенок, которого я видел в Японии.
Потом я снова потерял Эмико из виду. Толпа пассажиров вваливалась через турникет в помещение вокзала. Ввалились и мы. Тут нас окликнули, попросили ждать. Мы стояли у входа и ждали, пока соберутся остальные.
- Странно, - сказала жена. - До чего все похоже. Посмотри, даже номер тот же.
Над входной дверью, на черном табло светились цифры:
14-31-19
- Что ж тут удивительного, - сказал я. - Это номер нашего рейса.
- И совсем такой же телевизор. И на том же месте.
- Скажи еще: и реклама та же!
На экране телевизора молодой улыбающийся японец с аппетитно намыленными щеками брился безопасной бритвой "Шик".
- Удивляться нечему, - сказал я. - Стандартизация.
Но тут подошел один из наших.
- Поздравляю, - сказал он с какой-то недоброй усмешкой.
- С чем? - спросил я.
- А вы что - не знаете?
- Нет.
- Мы где, по-вашему, находимся?
- В Хиросиме.
- Повернитесь, пожалуйста, на сто восемьдесят градусов. Мы - в Осаке.
Да, оказалось, что мы вернулись в Осаку. Хиросима нас не приняла: там в этот день началась забастовка транспортников. Узнать об этом было почему-то приятно. Все-таки это было признаком жизни: на кладбищах ведь не бастуют.
