Т и у н о в. Изволь. (Придвигается к Петьке.) Мир устроен не по справедливости. Я это всегда знал.
П е т ь к а. Ха-ха-ха! Тайна. Это ж большевики толмят!
Т и у н о в. А между тем правда истинная.
П е т ь к а. Так пошто сам против правды этой всю жизнь прешь?!
Т и у н о в. Свернуть некуда. Иные, кто тайну эту постигал, в монахи постригались. А мы — извечной стезею пойдем… извечной! И камушки с дороги поскидаем… Смекаешь?
П е т ь к а (кричит). К черту! К черту… Стезею… камушки!.. Я силы от тебя ждал, а ты мне…
Т и у н о в. А чьей силой держишься?! Кто твой отряд снарядил?.. Мы, Тиуновы. Кто тебя выручил, когда красные под Топчихой прижали? Брата моего сыновья, Терентия Михалыча. Кто людишек в твой отряд зазывает? Не моя ли родня, Петр? Дурак неблагодарный… Мало? Еще дадим. Для святого дела не жалко… Скупай буйные головы!
П е т ь к а. Стезею, Ферапонт, стезею… И эх, и пораскидаю же я камушки!..
Входит Л ю б а ш а.
Л ю б а ш а. Воитель.
Петька пытается обнять Любашу, но та отталкивает его.
П е т ь к а. Люб-ба… Приз ты мой невзятый… (Схватив бутылку, выходит.)
Л ю б а ш а (после паузы). Вошла я сейчас в светелку свою. Тихо, чистенько… кружева белые… В зеркало взглянула — боже мой, какая страшная! В грязи, в сапожищах… Чужая самой себе. (Отвернулась, скрывая от отца слезы.) Ой, в какой трясине я загрязла… Мстить захотела! А кому мстить? Вся степь огнем полыхает, а я — со своей обидой, глупая… Куда полезла!
Т и у н о в. Известно, не бабье дело война.
Л ю б а ш а. Кабы знать, за что бьешься… Вон сколько баб в отрядах красных! Они-то знают.
Т и у н о в. А ты разумом не оскудела?
Л ю б а ш а. Вы послушайте, послушайте… Приехали мы в Брусничное. Согнали всех на площадь перед сборней. «Пошто красным помогаете?!» А дружинники-то пьяные, и сам Петька пьяный… «Жечь, кричит, рубать!» И началось…
Т и у н о в. А ты? В сторонке ховалась?
Л ю б а ш а. Как тут сховаешься! Бежит старик с вилами — да прямо на меня. «Бей турку!» — кричит. Увернулась я, саблю выхватила…
Т и у н о в. Вдарила?
Л ю б а ш а. Рука отнялась. Стою, дрожу вся, турка несчастная, слезы ручьем. И старик стоит, вилы опустил. Опомнилась, гляжу, — а это ж дед Степан…
Т и у н о в. Старый хрыч…
Л ю б а ш а. Знаю, помню, никогда вы материнскую родню не жалели… голь, беднота… «Любка, говорит, ты ли это, внучка?» Всю ночь мы с дедом в его хате просидели… Вот с тех пор и задумалась я. (Встретила холодный взгляд Тиунова — и поняла, что слова ее нисколько его не трогают.)
