Он работал в суде. Мадде тотчас решила, что он полицейский. Она обличительным тоном заметила, что приятелю ее двоюродной сестры, миролюбивому антирасисту, полицейский дал по яйцам.
Лейле стало стыдно.
Но К. Б. в ответ только дружелюбно объяснил, что он адвокат.
— Будете минеральную воду? — спросил он и провел их в кухню. Он достал все, что нужно для бутербродов, а также выставил блюдо с экзотическими тропическими фруктами. В два других блюда они выложили чипсы.
И вот они сидели и жевали.
Во взгляде К. Б. читалось какое-то подобие сожаления или, по крайней мере, легкой грусти.
— Послушайте, я хотел бы сказать вам что-нибудь хорошее, — сказал он. — Дать какой-нибудь совет.
— Что за совет? — поинтересовалась Пу.
— На будущее. И просто для жизни. — К. Б. нервно развел руками.
— Мы собираемся стать безработными наркоманами, — хихикнула Тессан.
Это задело К. Б.
— Решать вам, — сказал он. — Я только хочу, чтобы люди прислушивались друг к другу. Я думаю, мир изменился бы, если один человек был способен выслушать другого. Если бы люди иногда могли совершать невозможное и подвергать свою веру сомнению. — Он был печален или даже растроган.
Они сидели в гробовой тишине. Лейла думала, что кто-то из них должен сказать что-нибудь дружелюбное. Все-таки они были его гостями, а он казался в каком-то смысле таким одиноким. Но чего, собственно говоря, он от них хотел? Наверняка за этим кроется какой-то подвох.
Молчание продолжалось. Все жевали, каждый на свой лад.
«Весь мир жует, — подумала Лейла. — Люди и звери. Крысы в простенках. Черви. А черви, вообще, жуют? В таком случае нам повезло, что мы не слышим, как они это делают».
Во всем этом пережевывании было что-то бесконечно мучительное. Она прекратила жевать и проглотила последний кусочек, остававшийся во рту.
— Можно вас пофотографировать? — вдруг спросил он.
«Ага, так вот, оказывается, чего он хотел», — подумала Лейла. У нее на языке вертелось: «Никаких фото в обнаженном виде, спасибочки».
Но он хотел сделать обычные фотопортреты, особенно Элиф и Эмели. У него был отличный полароид, «великолепный», как он сам говорил.
Вся подозрительность улетучилась, они столпились вокруг него, как вокруг Деда Мороза, и вскрикивали от восторга или от негодования, когда на снимках проступало изображение.
Но в разгар этого детского праздника зазвонил телефон.
К. Б. бросил камеру и кинулся в прихожую. Он что-то пробормотал в трубку, а затем вернулся к ним с такой физиономией, будто услышал о приближении лавины и теперь все его ученики должны были уйти с лыжни.
