— Что же ты не разбудил его, чтобы вы вместе позавтракали? И развели огонь?
— У нас нет дров.
— В сарае есть.
Джон смотрит на нее.
— Я не хотел будить папу, — говорит он с мучительно недетской мудростью. — Мне кажется, ему надо поспать.
Он встает. Неожиданно она увидела, что его плечи похудели. Он ссутулился. И что случилось с его ртом? Раньше у него были красные губы, маленький мальчишеский рот. Сейчас рот похож на стариковский, тонкий и серый.
«Обними его», — думает Мария. Но он этого не хочет.
— Ты замерз? — спрашивает она.
— Да.
— Здесь холодно. Пойдем со мной, принесем дрова и разведем огонь.
Он делает несколько шагов по направлению к ней, и она смотрит ему в глаза.
Из его глаз вдруг исчезли тусклость, потерянность. Может быть, в ее голосе было что-то такое.
«Иди, — зовет Мария. — Иди, иди, обратно ко мне».
Через эту черную воду.
Перевод А. Поливановой
Лейла подумала: «Когда мы выйдем на улицу, что-то случится, и все из-за нас. Мы поднимем вихрь».
Они собирались на праздник: Лейла, Пу, Тессан и Мадде. Они накрасились и вырядились во все лучшее, потому что Мадде — а вначале пригласили только ее — убедила позвавшего, что всем уже исполнилось пятнадцать.
Остальных приглашенных Лейла не знала. Да и Мадде не знала их, кроме кого-то из устроителей вечеринки. Но она была без памяти влюблена в одного из гостей, некоего Тото, которого видела ровно три раза в жизни и никогда с ним не разговаривала. А поскольку она не решалась идти на праздник одна, то попросила разрешения привести с собой Лейлу, Пу и Тессан.
«А они симпатичные?» — спросил он, и им пришлось быть симпатичными, хотя Пу носила на зубах пластинку, Тессан была кривоногая, а Лейла, по словам ее сводного брата, выглядела, как грудной ребенок.
Но сейчас все было по-другому. Мадде и Тессан основательно накрасили ее, и она, завороженная и потерявшая дар речи, все еще находилась внутри того незнакомого изображения, которое увидела в зеркале, идол-совратитель, манящий и опасный.
Сначала собственное отражение в зеркале только очаровало ее, через каждую клеточку словно прошел теплый поток. Внутри заиграло приятное чувство, подобное тому, что голодный человек испытывает в ожидании праздничного стола.
Но почти сразу теплый прилив сменился предчувствием грозной вести из неведомого, едва различимого мира. Существо в зеркале, казалось, могло вызывать катастрофы — как будто в самом макияже, в этом новом лице скопились древнейшие наслоения могущества, греха и кары. Лейла не узнавала своего лица. Оно не только возбуждало ее, но и рождало неприязнь. Она чувствовала себя запыхавшейся, загнанной. Ей представилась кобылица буланая Пелла, которую только учитель по верховой езде осмеливался кормить с рук. До чего детской была эта ассоциация с конюшней!
