— Я занимаюсь историей искусств, — услышала она собственный голос. — Я профессор. Специализируюсь на народном искусстве.
— Она больна и лежит, — сказал он с враждебностью в голосе.
— Может быть, я вам позвоню, — сказала она. — Мне бы так хотелось сфотографировать…
— Все это болтовня, — отрезал он, и так бесцеремонно, что она почувствовала себя ребенком, которому дали оплеуху. В груди все вспыхнуло от злости, ей захотелось больно пнуть его по ноге. Привратник рая!
— Я бы предпочла позвонить вашей жене и поговорить с ней лично, настойчиво сказала она.
— Зачем это? Мы хотим жить спокойно, мы не хотим, чтобы вокруг нас сновали всякие личности. Вот так-то.
Онемев от злобы, она развернулась и зашагала вверх по дороге.
Оглянувшись через плечо, она увидела, что он стоит все так же, уперев руки в бока, с мрачным выражением на лице.
— Повесьте табличку! — крикнула она ему.
— Она умерла! — отозвался он. — Иначе бы ноги вашей здесь не было! Она умерла вчера! Наша собака! Но мы заведем другую, слышите! И тогда ей можно будет болеть спокойно!
Пиа добралась до машины, села за руль, хлопнула дверцей и поехала дальше в лес, потому что снова проезжать мимо владений Торе Стенссона ей не хотелось. Но через некоторое время лесная дорога закончилась. Пришлось разворачиваться. Что он, сказать не мог?
Брызгая гравием из-под колес, она проехала мимо дома и склона, на котором стояли звери. Краем глаза ей удалось увидеть широкие рога и тяжелую серую верхнюю губу лося. На повороте она чуть не попала в канаву.
Ему только этого и было нужно.
— Так что же у вас все-таки с машиной?
Что ж, возможно, его жена действительно серьезно больна. А может быть, он избил ее, запер.
* * *
Пиа подъехала к дому, который снимала, и уже через окно увидела чистые, белые листы бумаги, дожидавшиеся статьи о райской птице Сирин и райской птице Алконост в русском фольклоре (ведь надо же чем-нибудь заниматься, даже если ты в отпуске).
Она вошла внутрь, поставила вариться чашку кофе, а сама принялась листать местный телефонный справочник, пока не нашла Торе и Гретель Стенссонов. Она надеялась, что ей ответит женщина, но в ухе у нее засверлил раздраженный голос Торе Стенссона.
— В чем дело? — спросил он, потому что она ничего не смогла из себя выдавить. — Если это госпожа профессорша, то позвольте откланяться! — И с грохотом бросил трубку.
Пиа поставила еще кофе и попробовала успокоиться, но она могла думать только о зверях и о женщине, которая создала зверей; женщине, о которой она ничего не знала и потому думала, что знает все.
