Клуб «Хронос» – это большая сила.
Лень и апатия – вот что сдерживает использование его ресурсов. И еще, наверное, страх. Страх перед тем, что было, и перед тем, что будет. Было бы не совсем верно сказать, что мы, калачакра, проживая наши жизни, свободны от последствий, порождаемых нашими поступками.
В моей четвертой жизни я покончил с собой, чтобы убежать от Фирсона и его магнитофона, а в пятой мне в самом деле потребовалась психологическая помощь, как и предсказывала Вирджиния. Я приходил в себя довольно долго. Память восстанавливается не сразу – события начинают постепенно всплывать в моем сознании где-то начиная с третьего дня рождения, а полностью все, что со мной было, я вспоминаю примерно годам к четырем. Харриет в моей пятой жизни говорила, что маленьким я много плакал. По ее словам, такого плаксивого и грустного ребенка она никогда раньше не видела. Теперь я понимаю, что, наверное, все дело в том, что в моей детской памяти всплывали картины моих прежних мучений и гибели.
Я действительно решил обратиться за психологической помощью. Но врачи, как совершенно правильно сказала Вирджиния, не могли мне помочь – как и наш священник, от которого было еще меньше толку, чем от медиков. К тому времени, когда я вспомнил, кто я и откуда, Харриет уже начала угасать. Я видел обреченность в лице Патрика, который вынужден был наблюдать, как его жена чахнет у него на глазах. Рак – такая болезнь, с которой невозможно ничего поделать. Я был ребенком, но не мог доверить свои проблемы приемным родителям, которых по-своему полюбил. Мне была нужна помощь незнакомца, которому я мог бы все рассказать и который бы меня понял.
И тогда я стал одно за другим писать письма отцу. Возможно, это был не лучший выбор. Нет нужды говорить, что я не мог сообщить ему все. Я решил, что не стану признаваться в том, что мне известны многие из событий будущего, и не буду называть свой истинный возраст. Свои послания я писал твердым взрослым почерком и подписывал их как рядовой Гарри Брукс, который когда-то служил с отцом в одной дивизии. В первом письме я сначала извинился перед отцом, высказал предположение, что он меня скорее всего не помнит, но при этом подчеркнул, что я его помню очень хорошо. Затем, выразив надежду, что он меня поймет, перешел к делу. Я написал отцу, что во время Первой мировой войны попал в плен. Обстоятельства этого происшествия я изобразил, вспомнив все то, что читал и слышал о подобных случаях. Красок я не жалел и ярко описал побои и унижения, боль, воздействие наркотиков и нейролептиков, особое внимание уделив тому моменту, когда принял решение расстаться с жизнью. За несколько месяцев я отправил отцу целую серию писем, придумывая в случае необходимости имена и обстоятельства, чтобы сделать свой рассказ более убедительным. При этом выдал свое вполне удавшееся самоубийство за всего лишь попытку покончить с собой. «Простите меня, – написал я в конце последнего послания. – Я вовсе не думал, что не выдержу и расскажу вам обо всем».
