– Я вижу, ты часто сюда приходишь.
Голос принадлежал моему отцу.
Я действительно часто думал о том, не унаследовал ли я свою странную природу от отца. Но, рассуждал я, если это так, почему отец мне ничего не сказал? Неужели он был настолько погружен в себя и настолько черств, что не соизволил сообщить своему родному сыну о том, какая ему выпала доля? И потом, если способность проживать раз за разом одну и ту же жизнь была наследственной, почему отец, зная события будущего, ничего не предпринимает для того, чтобы изменить его к лучшему?
– Да, сэр, – ответил я.
Это был инстинктивный ответ. Будучи ребенком, я чувствовал, что в моем положении самым правильным будет вежливо соглашаться с тем, что говорят взрослые – даже если они неправы. В тех немногих случаях, когда я пытался бунтовать, меня всякий раз называли упрямым, своевольным и самонадеянным, а иногда даже пороли. Однако позитивная нейтральность ответа «да, сэр» в то же время имела и свой недостаток – такой ответ не располагал к продолжению разговора. Тем не менее после некоторого молчания отец поинтересовался:
– Ты приходишь сюда, чтобы помолиться Богу?
Признаюсь, мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, нет ли в этом банальном вопросе подвоха. Неужели человек, который наполовину состоял из того же генетического материала, что и я, имел в виду только то, о чем спросил, – без какого-либо подтекста?
– Да, сэр, – снова лаконично ответил я.
– Что ж, хорошо. Значит, тебя хорошо воспитали.
В голосе отца прозвучало удовлетворение, которое я – по всей вероятности, ошибочно – принял за выражение родительского одобрения. Это было большим достижением для одного короткого разговора. Я решил, что отец сейчас уйдет, и спросил:
– Когда вы молитесь, о чем вы просите Бога, сэр?
В устах взрослого этот вопрос мог бы показаться бестактным. В устах же наивного ребенка он прозвучал очень мило и безыскусно. Чтобы усилить это впечатление, я придал своему лицу максимально невинное выражение, отработанное перед зеркалом путем многократных упражнений.
Отец долго раздумывал, прежде чем ответить, а затем, выбрав, по-видимому, наиболее простой из возможных вариантов, сказал:
– О том же, о чем и все люди. Я прошу у Бога хорошей погоды, пищи и любви моей семьи.
Боюсь, при этих словах мое лицо выразило недоверие, поскольку отец смутился и, чтобы загладить неприятное впечатление, потрепал меня по волосам небрежным, но в то же время неуклюжим жестом.
