— А журналисты? — напоследок спросил Попришкин, — как насчет журналистов? Их мне тоже игнорировать?
И снова Илона Макси и Илья Минин переглянулись. Но взгляды их выражали, напротив, скорее одобрение. «А этот парень вовсе не безнадежен!»
— Отнюдь, — изрек Илья Васильевич, — журналисты-то тут как раз могут оказаться полезными.
— Скажу даже больше — полезней некуда, — вторила Илона Макси.
Следуя указаниям сотрудников фонда Стофеля, Валера Попришкин максимально оборвал связи с внешним миром.
Возвращаясь домой после беседы с Ильей Мининым и Илоной Макси, он по пути заглянул в ближайший торговый центр. Где набрал побольше продуктов — сколько смог бы унести. А пока бродил между стеллажами, наполняя тележку, пока стоял в очереди в кассу, чуть ли не физически ощущал на себе взгляды других покупателей и персонала. Недобрые взгляды… От них словно множество крохотных иголочек втыкались в кожу.
«Интересно, многие ли из вас были горячими поклонниками этой Мартины?» — думал Валера с горькой досадой. Скорее всего, таковых было и немного. Всяко меньше, чем теперь людей, узнавших, что он, Попришкин, не чист перед законом. А значит, достоин ненависти куда больше, чем жертва его заслуживала любви.
По возвращении Валера запер обе входных двери — железную и фанерную-старорежимную. Затем перегрузил продукты из пакетов в холодильник… и уже после обнаружил, что заняться ему теперь по большому счету нечем.
Работе со своею подмоченной репутацией Попришкину только и оставалось, что сказать «гуд бай!» Вернее, самому услышать данное выражение со стороны компании-работодателя. Более того, сама возможность хоть где-то трудоустроиться, когда ты главный подозреваемый по громкому уголовному делу, была в лучшем случае сомнительной.
Что в таком случае оставалось? Готовка пищи и другие хозяйственные хлопоты? Но кулинарными талантами Валера похвастаться не мог. Поэтому и возне на кухне не привык уделять много сил и времени. Что-то по-быстрому сварить или разогреть в микроволновке было тем максимумом, на который Попришкин был способен, когда хотел утолить голод. Аналогичным было отношение к иным домашним делам. Той же уборке Валера мог сподобиться разве что когда слой пыли на мебели уже нельзя было не замечать.
Телевизор успел надоесть Попришкину уже в первый день затворничества. В паре выпусков новостей вновь упомянули убийство Мартины. Но ничего нового, тем более обнадеживающего, не сообщили. Перипетии международной обстановки — кто кого где бомбил и кто с кем встретился — и прежде интересовали Валеру поскольку постольку. Как и сопутствующая лихорадка на разнообразных биржах. А теперь и подавно эти глобальные события утратили для него всякое значение, превратившись в некую абстракцию. Что-то далекое и в жизни Валеры Попришкина значащее несоизмеримо меньше, чем вполне реальная угроза пересесть на нары.
