И еще я помню, как восьми— или девятилетний я шел из школы по улице Фрунзе с портфелем в руке, и вдруг из кустов выскочила банда рослых пацанов. Они повалили меня на землю и, тыча лицом в пахучий полтавский чернозем, твердили: «Жри землю, жиденок! Ты нашего Христа распял! Жри землю, жидовская морда!»
А еще памятней то, что произошло в 1953 году, когда доблестная Лидия Тимошук разоблачила кремлевских врачей, «покушавшихся» на жизнь вождя всех народов. С первого по четвертое марта, накануне суда над «убийцами в белых халатах», радио с утра до ночи твердило их красноречивые фамилии, и «волна народного гнева» подняла в Полтаве цунами еврейских погромов. Шкафом, диваном и прочей мебелью мои родители забаррикадировали двери и окна нашей хаты-мазанки и трое суток не выпускали в школу ни меня, ни мою сестру. Но утром пятого марта вдруг взвыли сирены всех полтавских заводов и фабрик — это отдал концы вождь мирового пролетариата. А шестого по радио сказали, что кремлевские врачи невиновны, их оклеветали враги советского строя.
Мы отодвинули комод от двери, открыли ставни.
Стоял солнечный морозный день. В морозном мареве по всему городу траурно ревели заводские и фабричные трубы. Мы вышли на улицу. Снежные сугробы искрились под солнцем, как сахарные. Напротив нас, через улицу имени Чапаева, соседка ножом скоблила свое крыльцо. Мы подошли поближе, и я прочел надпись масляной краской: «Жиды, мы вашей кровью крыши мазать будем!» Продолжая скоблить эту надпись, соседка сказала: «Видите? А вчера на Подоле убили еврейскую девочку…»
Потом папа завел свой мотоцикл «Ковровец» и уехал на работу. Мама взяла две кошелки и пошла на рынок. Я увязался ее «охранять». На рынке — открытом, с прилавками, над которыми продавцы в овчинных тулупах прихлопывали варежками над смальцем, салом и желтыми тарелками мороженного молока, — черные раструбы репродукторов вещали о разоблачении провокаторши Лидии Тимошук и заговора империалистических разведок с целью разрушить крепкий союз всех советских народов.
Моя золотая мама весело шла вдоль мясных и молочных рядов и напрямки спрашивала у продавцов:
— Ну, так як теперь будэ з жидами?
Но продавцы отводили глаза:
— Та мы шо?.. Мы ничого нэ знаем…
…Да, при всей моей любви к украинской «мови», к виршам Тараса Шевченко и полтавской природе не вынуть мне из сердца ржавого копья украинского антисемитизма. Но откуда он взялся, этот антисемитизм, веками живущий в украинских и русских генах? Тридцать лет назад, работая над романом «Любожид», я зарылся в исторические документы и обнаружил первопричину. «Необыкновенным явлением в Средние века был народ хазарский, — написал в 1834 году российский историк академик В. Григорьев. — Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных: устроенное правление, обширную цветущую торговлю и постоянное войско. Когда величайшее безначалие, фанатизм и глубокое невежество оспаривали друг у друга владычество над Западной Европой, держава хазарская славилась правосудием и веротерпимостью, и гонимые за веру стекались в нее отовсюду. Как светлый метеор, ярко блистала она на мрачном горизонте Европы и погасла, не оставив никаких следов своего существования». Академик ошибся — следы остались в русских былинах, в дневниках персидского посла Ахмеда ибн-Фадлана, путешествовавшего по Волге в начале Х века, в так называемом «Кембриджском документе» — письме в Испанию неизвестного хазарского еврея X века и в других письменных свидетельствах. Не хочу цитировать собственный роман, и потому лишь коротко пересказываю исторические факты. Примерно в 920–925 годах в ответ на набеги русов (не русских, подчеркиваю, а правящих в Киеве скандинавских
