— Живи до вечера, шакалий вожак, а потом...
— Не скули, щенок. Скажи Абдаллаху: порву и его, и всю его свору, — прорычал Магомай.
Едва лишь дощатая дверь затворилась, он улёгся на солому рядом со столбом. Оттолкнув Кузьму ногой, как собачонку, Магомай мгновенно заснул. Он прижимал ядро к груди, как прижимает к себе молодая мать новорождённого первенца. Фёдор и Кузьма застыли, растерянно глядя на спящего пленника.
— Дайте воды, — попросил Исмаил. — Хоть немного воды.
Фёдор протянул ему полупустой кувшин.
— Твой брат не проживёт и дня. Так что ты уж пей сам, парень, — проговорил казак.
— Нам надо жить. Нас не убьют. Отец заплатит выкуп и заберёт нас, — так приговаривал Исмаил, протирая влажной ладонью неподвижное лицо Бакара.
— Нас не убьют... — снова и снова повторял он.
* * *
В ту ночь Фёдор не сомкнул глаз. Шум за плетёной стеной не утих и на рассвете. Когда развиднелось, казаку удалось рассмотреть причину ночного стука и грохота. За одну лишь ночь трудолюбивые руки установили на пустом до этого эшафоте дыбу и плаху.
— Господи, помилуй! — прошептал Кузьма. Солдат сидел на соломе рядом с Фёдором, плечом к плечу и так же, как казак, всматривался в рассветную серь.
— Не дай нам, господи, видеть это, отведи!
Ближе к полудню в дверь просунулась лохматая папаха Насрулло. Тюремщик поставил на пол рядом с дверью щербатый кувшин. Рядом положил лепёшку завёрнутую в листья подорожника — одну на всех.
— До ветру веди, — рявкнул Фёдор.
— Не ешь ничего, а на улицу всё просишься, — ехидно ответил мальчишка. — Видно, много в казацком теле дерьма накапливается за жизнь...
— Ты веди, веди, не рассуждай! Иначе я прямо тута... Эй, Аббас! Веди меня, а то пацанчик твой боится.
* * *
Над крышами курились дымы. Фёдор смотрел, как их сероватые струйки уходят в безоблачное небо. В ауле готовились к празднику. По немноголюдным обычно улицам туда и сюда сновали женщины. Заслышав бряцание кандалов, узрев суровый лик Аббаса, они все без исключения устремляли взгляд в землю. Даже старуха, нечаянно встреченная ими в узком переулке между глинобитными стенами сараюшек, опустила голову, поспешно убирая под тёмный платок белые космы.
Они вышли на край аула, на выпас. Сюда Аббас поочерёдно водил пленников на прогулку. В тот день здесь тоже царило оживление. По полю носились всадники на лихих скакунах. Загорелые лица, перечёркнутые блеском хищных улыбок, звон конской сбруи, свист нагаек, гортанные вопли, мелькание и блеск клинков разрушили умиротворённый покой горной долины.
