— Матерь Божия, Пресвятая Богородица... — выдохнул Фёдор.
— Баба это, Федя, просто баба басурманская, — пробормотал Ванька.
Он заелозил, заряжая ружьё. Сухая трава зашуршала под его грузным телом. Клацнул замок затвора.
— Да тише ты! Спугнёшь! — зашептал Фёдор.
Терек катил мимо них бурые воды, шелестя донной галькой. Звонко шуршал сухой ковыль, скрывавший их тела от глаз грозной воительницы. Иван прицелился.
Вдруг Фёдору почудилось, что женщина стоит не на противоположном берегу, а рядом с ним, лицом к лицу. Что синий взгляд её жжёт ему кожу леденящим жаром и обливает иссушающим холодом.
Она исчезла прежде, чем свинцовое тело пули расплющилось о серый валун на противоположном берегу.
— Ты зачем, гадёныш, меня под руку ударил? — взревел Ванька. — Али баб сильно жалеешь? Так то ж чеченская ведьма! Ты ж сам видел, что они с нашими хлопцами сотворили!
— Прости меня, Ваня, сам не знаю, какая блажь на меня нашла, — только и смог вымолвить Фёдор.
«..Удостой меня быть орудием мира твоего...»
Слова молитвы
К весне 1817 года на Сунже существовали два небольших укрепления. Генерал Дельпоццо[1] поставил в этом месте Назрановский редут для прикрытия Военно-Грузинской дороги, проходившей тогда от Моздока к Владикавказу через землю ингушей. До этого, в 1817 году, Алексей Петрович Ермолов, уезжая в Персию, приказал поставить и другое укрепление, Преградный Стан, в пятидесяти вёрстах от селения Назрань. Новый редут был занят ротой Владикавказского гарнизонного полка с двумя орудиями и сотней казаков. Русские солдаты принялись рубить лес за рекой Сунжа, что сильно обеспокоило чеченцев. Но чеченцы ещё надеялись на неприступность своих аулов, закрытых густыми лесами и топкими болотами. Проявлять покорность было не в их характере. Их выбор был между обороной, в случае продвижения русских за Сунжу, и нападением. На строительство Преградного Стана они ответили рядом опустошительных набегов на затеречные станицы. По примеру прежних лет они надеялись вынудить тем Ермолова заключить соглашение на выгодных для них условиях. Фигура Ермолова вызывала у них ужас, но они всё ещё не верили его угрозам, и даже сбор войск на Тереке мало беспокоил чеченцев, привыкших к мимолётным вторжениям русских. Чеченцы предполагали, что, сделав два-три перехода, войска вернутся назад, и всё останется по-прежнему. Только мирные чеченцы, обитавшие между Сунжой и Тереком, могли до некоторой степени оценивать значение совершавшихся событий.
