Только поднявшись, снова на палубу и оглядываясь, не осталось ли еще что-нибудь недорасследованное на этом поразительном корабле, христиане с изумлением и не без опаски приметили двух женщин, торопливо прячущих смущенные улыбки под приспущенными кисейными вуалями. Главный руанец тотчас отвесил им уважительный поклон, и Бен-Атар в нетерпении попросил рава Эльбаза, который все это время переводил с арабского на ту смесь латыни и франкского, что была в ходу у руанцев, чтобы тот предложил гостям поближе познакомиться с имеющимся на корабле широким набором тканей, среди которых есть и те, что пошли на наряды этих женщин. Однако загадочные женщины, видимо, произвели на знатного руанца куда большее впечатление, чем все окутывавшие их ткани, потому что он вежливо, но твердо отклонил предложение магрибского купца немедленно заняться торговыми делами и, сославшись на необходимость поспешить на предстоящий вскоре воскресный молебен, в свою очередь попросил рава Эльбаза выписать — латинскими буквами, на пергаменте, — список всех людей и животных, находящихся на корабле, с указанием их личного статуса в отношении друг друга.
Лишь после того, как знатный руанец со своей свитой покинули наконец корабль, предварительно потребовав хотя и дружелюбно, но весьма и весьма настойчиво, чтобы путешественники оказали им честь посещением их города и храма, рав Эльбаз шепнул Бен-Атару, что он взял на себя смелость записать его вторую жену как сестру первой, а не как хозяйскую супругу, чтобы таким способом предотвратить лишние пересуды среди набожных христиан, которых приближающийся тысячный год к тому же располагал к особому благочестию. Поначалу Бен-Атар был потрясен. Разве это не отказ или даже прямая измена той цели, ради которой было задумано всё их путешествие? Оценив, однако, по здравом размышлении, расчетливую осторожность рава, он вынужден был заодно признать, что у него нет никаких оснований отчаиваться в Эльбазе: если море и превратило севильского мудреца в мечтательного поэта, то суша, судя по этой его хитроумной предусмотрительности, быстро вернет ему прежний разум.
И вот так, обзаведясь вымышленным религиозным и столь же вымышленным личным статусом, специально предназначенными для посещения христианского города, а главное — для участия в богослужении чуждой веры, двенадцать пассажиров и моряков сошли на берег, оставив с компаньоном Абу-Лутфи для охраны судна лишь одного из матросов. Ибо капитан Абд эль-Шафи, заботясь о безопасности своих пассажиров, вознамерившихся утаить от руанцев свою истинную веру, настоял на том, что будет лично сопровождать евреев на берегу и даже подкрепит их маскарад, добавив к ним пятерых своих исмаилитских матросов. Решено было взять с собой также и черного раба, чтобы не сбежал в их отсутствие на сушу, к которой так и рвалась его дикая душа. Содрав с молодого невольника те жалкие тряпки, которыми он обычно прикрывал свою мрачную наготу, его завернули в широкую накидку, на белом фоне которой еще резче выделялась угрюмая чернота его рук, лица и ступней.
