— Нет, не хочу. — Тут он сообразил, что с утра ничего не ел. — Да… Принесите что-нибудь… Все равно, что. Кофе и холодную ветчину.
— Слушаюсь, сеньор.
Человек хотел выйти, но консул его остановил:
— Подождите. Отправьте телеграмму.
Он взял со стола блокнот с бланками и написал:
«ГАРСИА, ВИЛЛА БРЕЗА, САН ХОРХЕ.
ВСТРЕЧАЙТЕ МАШИНОЙ ВОКЗАЛЕ САН ХОРХЕ УТРЕННИМ ПОЕЗДОМ 7:45 ЗАВТРА ВТОРНИК.
ХАРРИНГТОН БРЭНД»
Оторвав бланк, он протянул его коридорному и властно произнес:
— Пусть отправят это немедленно. И передайте, чтобы разбудили меня в шесть утра.
Человек склонил голову:
— Непременно, сеньор.
Когда дверь закрылась, Брэнд со сжатыми кулаками и задумчиво сведенными бровями стал ходить вперед и назад по комнате, в сотый раз вопрошая себя, как могла ввести его в заблуждение формулировка того официального письма. Умозаключение, вынесенное им из письма, было вполне естественным, и ему в любом случае не в чем было себя винить. И всё же… Каким же он был доверчивым! Когда он с горечью вспомнил свои разговоры с Деккером и с малышом Николасом перед отъездом, в которых блестящее будущее он возвел на надеждах, оказавшихся абсолютно иллюзорными, его бросило в пот.
Невероятным усилием консул взял себя в руки, и этому способствовало осознание усталости при виде своего изможденного небритого лица в зеркале шкафа. Достав из саквояжа туалетные принадлежности, он отправился в ванную. Пока ванна наполнялась, он побрился, а потом полежал некоторое время в горячей воде, словно пытался растворить в ней физическую боль.
Потом, в халате и тапочках, сел за письменный стол у двери, на котором стоял поднос с едой. Залпом выпил две чашки кофе и съел бутерброд с ветчиной. Насытившись, он встал и позвонил, чтобы убрали.
Официант пришел и ушел, и консул снова остался один, наедине со своими мыслями, со жгучим воспоминанием о собственном унижении. С нервно подергивающейся щекой он вернулся к столу, положил на бювар перед собой несколько чистых листов, взял ручку и начал писать:
«Отель „Эстасион“
Барселона
Понедельник 22:30
Дорогой Галеви!
Я пишу из отеля, движимый желанием излить вам — моему другу и врачу — душу, и испытывая насущную необходимость в вашем совете и поддержке.
Вам хорошо известна несправедливость, преследующая мою служебную карьеру — вы ведь всегда хвалили достоинство и силу духа, с которыми я это терпел. В прошлом месяце я писал вам об усилиях прилагаемых мною к тому, чтобы смириться и оптимальным образом использовать свой перевод в Коста Браву. В пятницу я получил сообщение от Лейтона Бейли, извещающее меня о том, что Джордж Тенни, консул первого класса в Мадриде, перенес эпилептический припадок, в связи с чем необходимо мое немедленное присутствие в столице.
