«Обязательно вернусь сюда весной, когда начнется ледоход», — подумала я, и последний узелок заклинания — веха пути, проскользил в пальцах:
— Я буду тебя ждать…
Я возвратилась в Карду к вечеру. Дневное бдение на продуваемом всеми ветрами поле не прошло даром: меня колотил озноб, начинался жар. Несчастное тело, обидевшееся за такое обращение с ним в последние три дня, взбунтовалось. И как бы ни хотелось мне чувствовать себя бесплотной тенью, жестоко утверждало, что еще живое, и ему нужно горячее питье, теплая постель и крепкий сон. Пришлось искать ночлег.
Увы, Эрвина я дома не застала. А жар меж тем усиливался, руки ослабели и едва удерживали поводья. Горячая кровь, проросшая семенами лихорадки, бурлила в голове, как в большом тяжелом котле, почти непосильном для слабых плеч. Я склонилась к шее лошади и уже впадала в забытье, когда животное вдруг встало у знакомых ворот. Дом Эмендо.
Я тяжело повернула голову. Вот дом, куда мне никогда бы не хотелось возвращаться! Дом родителей Эреуса, ушедших друг за другом вскоре после нашей свадьбы. Здесь родились и умерли моя любовь и моя дочь.
Сейчас свет не горел ни в одном окне, была пуста и лампадка у главных дверей. Похоже, в доме никого не было.
«Куда теперь? В Донум? Или прочь из страны? Так или иначе, нужно забрать кое-какие бумаги и драгоценности. Да и отдохнуть не помешает, не то в Донум приедет лишь мой труп. Но — Боже, только не этот дом!»
Пока я металась в сомнениях, лошадь приняла решение. Ветер приотворил створку незапертых ворот, и животное решительно сунуло туда морду, плечи, и скоро зацокало по подъездной дорожке к темным конюшням. Да, она права: сначала следует поблагодарить, устроив в тепле и сытости, того, кто вывез меня из ледяного мира зимней реки, а уж потом решать, куда податься самой.
Простая работа конюшего удалась мне плохо, но на время вытащила из пропасти черных дум. А выходя из конюшни я неожиданно столкнулась… с Эреусом!
Я невольно отступила на шаг. Руки сжались в кулаки. Соблазнительно блестел в желтом свете свечи в руке мужа кинжал у его пояса. Выхватить и вонзить, в него, в себя — не знаю. Что-нибудь, чтобы убить боль!
Муж будто прочитал эти мысли. Его ладонь накрыла ножны, пряча от моих глаз блеск серебра рукояти.
— На похоронах шептались, что в гробу кукла, — мрачно сообщил он. — Где ты похоронила Антею? Я должен знать, Ариста, -
Выговорить «моя леди» он, наверное, больше не мог, также как и я — «мой лорд». Исчезли вечные шоры этикета, осталась близость, только не друзей — врагов, пронзивших друг друга кинжалами, хрипящих в агонии, но так и не выпускающих рукоятей. Эреус за эти три дня постарел и будто вырос — огромная грузная фигура. От его рубашки несло кровью, от рук железом, изо рта — травяной наркотической настойкой. Давно немытые волосы свисали сальными сосульками. Глаза почти скрылись под набрякшими веками, но я разглядела, что они такие же, как в день убийства Антеи — сумасшедше светлые, с черными точками зрачков.
