— Беги! — хохочет темнота моим настоящим голосом. Голосом ночных кошмаров.
Заорав от ужаса, смертный роняет факел. В темноте он шарит по кровавым стенам, спугивает мотыльков, ища выход. Находит какой-то ход и несется им, я едва успеваю открывать перед ним отрезки тайного прямого коридора на поверхность. Десятки моих глаз прослеживают его путь. И, мерещится, смертный с каждым новым шагом освобождается от оков старого страха.
Выбравшись на поверхность, он отряхивается. Находит запутавшегося в волосах мотылька, и содрогаясь от отвращения, дергает вместе с клоком волос. Хрупкое тельце насекомого не выдерживает силы этого движения, и по ладони смертного расплывается пятно крови, выпитой мотыльком, с прилипшими серебристые чешуйками. Человек снова весь дергается от отвращения… но он постепенно приходит в себя. Взгляд уже не блуждает. Он вытирает руку пучком травы и уходит прочь. Может, он примкнет теперь к охотникам? Кто знает.
Высокая дама, прятавшаяся за выступом, вновь зажигает факел. Она подходит к стене и снимает с нее одного мотылька, бережно заключает в клетку холодных тонких длинных пальцев. А в это время в другом подземном коридоре на границе моих владений в руку другой марионетки-стража падают комья сырой земли с потолка. Она растирает их и поднимает голову. Охотники идут за мной. Они уже близко. Они посмеялись над моим театром и масками, они полагают, что вынесут вид меня настоящей. Потолок тоннелей дрожит от их поступи. Или это сам темный мир земли страха — земли вампиров колышется-трясется? Или это меня, трехсотлетний ужас смертных, пробивает тривиальная нервная дрожь?
Внезапно накатывает слабость, и я закрываю глаза… все множество своих глаз. Пока я играла со смертным, я забыла о страхе. На полчаса я выскочила из безнадежной реальности, где вокруг сжимается смертельное кольцо, на театральные подмостки, но сейчас зрители разошлись и свет вновь потушен. Пора и мне вернуться обратно, во тьму, сотканную из страхов и сомнений.
Хозяйке тысяч кукол страшно. Огромное тело в самой глубокой камере подземелья колышется, безгубый рот кривится, изломанные тонкие руки взлетают в молящем жесте и падают бессильно, как мертвые. Паника передается куклам, и начинается муравьиная возня. Стараясь угодить хозяйке, марионетки носятся по коридорам, зажигают свечи и лампадки во всех камерах. Их свет хорошо разгоняет внешнюю тьму и делает чуть светлее мою внутреннюю. Я смотрю на золотистые ореолы вокруг пламени свечек, и кажется, что пустота внутри наполняется таким же мягким светом, напоминающем о начале рассвета. Страх смерти все также силен, но теперь будто отделен от меня тонкой прозрачной стенкой. Я вижу это темное чудовище также ясно и близко, как прежде, но оно больше не может терзать мой разум, и если не глядеть ему в глаза, можно даже попробовать обдумать дальнейшую борьбу с ним. Нет, нельзя, нельзя бояться! Чем же отвлечься в перерывах между представлениями заключительного спектакля-триптиха Либитины?
