– Последствия горячки, не иначе. Пройдет.
– Вот уж сомневаюсь. Если ей что-то втемяшится в голову, она не отступится.
– Но аэроплан? Женщина-пилот? Вздор!
Альберт рассмеялся.
– Ты еще не видел ее новую прическу! Вот уж будет фурор, когда она покажется на публике! – Он приложился к мундштуку кальяна, затянулся, выдохнул и рассудительно произнес: – Но в свете премьеры моей постановки небольшой скандал не повредит. Стоит добавить, знаешь ли, перчинки…
– Не обожгись, – предупредил я.
– Советуешь с высоты своего жизненного опыта? – развеселился поэт. – Лео, уже одиннадцатый час, позволь нескромный вопрос, почему ты до сих пор не отправился в кровать? Какое обстоятельство омрачило встречу двух любящих сердец?
– Не могу подняться на ноги, – спокойно ответил я.
– Вы поругались, и теперь ты полагаешь, что Лилиана заперла дверь спальни изнутри? Опасаешься постучать и не дождаться ответа?
Я мрачно посмотрел на приятеля, потом с тяжелым вздохом признал:
– Так и есть.
– И ты собираешься провести здесь всю ночь в надежде, что тебя простят и позовут в постель?
– Да.
– Пора повзрослеть, Лео, – покачал головой Альберт Брандт. – Надо учиться выстраивать отношения. Иди и попроси прощения. Не важно, за что, не важно, кто виноват. Просто сделай первый шаг. Это кресло от тебя никуда не убежит.
Я только вздохнул и сильнее укутался в халат. Меня бил озноб.
– Боишься? – раскусил меня поэт.
Ответа на этот вопрос я не знал.
Боялся я разрушить свои отношения с Лили и причинить ей боль?
Боялся – да, но как-то уже по привычке, без былой остроты. Нет, Лилиана привлекала меня ничуть не меньше прежнего, просто почему-то не получалось и дальше бояться искренне, до вспотевших ладоней, дрожи в коленках и немоты. Я будто наблюдал за происходящим со стороны.
Раньше меня подводили нехватка уверенности в собственных силах и неумение абстрагироваться от происходящего, а теперь я бы и рад был вернуть все обратно, чтобы вновь почувствовать всю полноту жизни, но не мог.
Чертова электротерапия…
– Иди спать, – посоветовал Альберт.
Я с трудом поднялся из кресла, и немедленно накатило головокружение. Ноги стали ватными, в ушах зазвенело, а озноб сменился жаром, на спине выступил пот. Кости и суставы закрутило, мышцы стало рвать болью. И не было ни малейшей уверенности, что смогу протянуть эту ночь без привычной уже инъекции морфия.
– Тебя проводить? – участливо поинтересовался Альберт. – А то ты бледный словно смерть.
– Не надо! Просто ногу отсидел, – криво улыбнулся я, отлип от спинки кресла и направился к выходу из гостиной. – Спокойной ночи!
