Дьявол! Здесь тело вновь повиновалось мне, как и прежде!
Ну почему морфий не решает всех проблем в реальной жизни?!
– Убил многих? – Силуэт человека едва заметно задрожал. – И скольких из них ты задушил? У многих ли при этом были связаны руки?
– Ты что, моя совесть? – оскалился я и немедленно схлопотал пощечину.
В следующий миг последовал новый удар, а потом наркотическое видение разлетелось на куски, и я вновь оказался в кабинете профессора.
– Ну и напугали вы нас, Лев, – шумно выдохнул доктор Эргант и вытер со лба пот замызганным носовым платком.
– Если пациент восстанавливается так быстро, как вы говорите, в инъекциях морфия больше нет необходимости, – решил Берлигер, подравнивая тоненькой пилочкой идеально ровные ногти.
– Приму к сведению, профессор, – не стал оспаривать это решение врач и распахнул дверь кабинета. – Люсьен, Джек! Поместите пациента в третью палату.
Санитары переглянулись, и тот, что был помощнее, уточнил:
– В третью? Уверены, доктор?
– Да, Люсьен, уверен.
– Как скажете, доктор.
Меня вывезли из кабинета профессора и покатили по коридору, но очень скоро тележка свернула в боковой проход и остановилась перед закрытой дверью. Люсьен отцепил с пояса связку ключей и отпер замок, тогда рыжий Джек направил каталку на уходящий вниз пандус.
– Ну почему лифт в подвал не ходит? – просипел он, с натугой удерживая тележку от стремительного заезда вниз.
Люсьен с улыбкой пихнул его под ребра, и рыжий санитар от неожиданности разжал руки. Каталка понеслась в подвал, ее едва успели перехватить, прежде чем случилось столкновение с перегородившей проход решеткой.
– Все развлекаетесь? – покачал головой охранник в серой униформе и с полицейской дубинкой на поясе, отпирая дверь.
– Кто бы говорил! – хмыкнул Люсьен и похлопал напарника по спине. – Кати, Джек. Кати!
И каталку втолкнули под каменные своды жутковатого подвала.
Скрипящее колесико надсадно надрывалось, но его визгливое подвывание было не в силах перекрыть глухие удары в двери палат, мимо которых меня провозили. Санитары не обращали на дробный перестук никакого внимания; такое поведение пациентов здесь явно было в порядке вещей. Как и пронзительные стоны. Или не стоны даже, а бесконечный заунывный вой, все тянувшийся и тянувшийся на одной и той же ноте. На фоне этого завывания как-то даже не пугали резкие вскрики и отдельные нечленораздельные возгласы.
Мощные электрические лампы под потолком слепили глаза, их свет добавлял происходящему дополнительную реальность, не давая списать жутковатые подробности, вроде плохо затертых бурых брызг на одном из простенков, на не в меру разыгравшееся воображение.
