— Так занят ты или нет?
Рассудительный, назидательный тон его ответа вдруг напоминает об одном из его главных былых достоинств: глубокой осознанности собственных поступков и умении четко обосновать любой из них.
— Если говорить о делах, связанных с должностью, на которую меня пригласили, то я свободен, ибо в данную минуту, как я уже сказал, делать мне особенно нечего. А вот если говорить о стремлении соответствовать своему положению, то я действительно занят, в высшей степени занят.
— Извини, но я опять не совсем тебя понимаю.
Он пристально глядит на меня, словно решая, стоит ли продолжать этот разговор, и потом объясняет:
— А ведь это не так уж сложно: здесь от меня требуется, во-первых, выполнение того, что называется моей работой, и, во-вторых, что гораздо важнее, осуществление власти.
— Осуществление власти? Кажется, начинаю понимать...
— Давно пора. Итак, почему осуществление власти значительно важнее, чем работа? По той простой причине, что моя работа ничем не отличается от любой другой чиновничьей работы и, в сущности, не имеет ко мне ни малейшего отношения, тем более что она по плечу кому угодно; а вот осуществление власти — это действительно мое дело, имеющее ко мне непосредственное отношение, коль скоро я уверен, что оно требует определенного призвания и особых качеств.
— И конечно, тебе не занимать ни того, ни другого, не так ли?
Он смотрит на меня, некоторое время колеблется, но потом, зачарованный, словно миражем, сознанием собственной значительности, вновь отдается порыву чуть ли не наивной искренности:
— Я не думал, что это так. Напротив, я был убежден, что вовсе не создан для власти. Разумеется, я знал, что власть существует, но из соображений морального порядка исключал для себя факт ее существования, не видя в ней практического смысла. Я считал, что ее не следует принимать в расчет, особенно человеку творческому. Но потом, очутившись в этой комнате и усевшись в это кресло, я открыл в себе призвание и качества, о которых и не подозревал. А главное: я все понял.
— Что же ты понял?
— Я понял, что на определенном уровне и при определенных обстоятельствах работа ровно ничего не значит, становится всего лишь одним из аспектов — и притом отнюдь не самым важным — осуществления власти. И что, напротив, именно это-то осуществление власти, даже если оно не сопровождается работой, как таковой, является само по себе делом, профессией.
Оживившись, он улыбается мне самодовольно, с видом победителя, словно иллюзионист, объясняющий технику фокусов.
