Машина затормозила на желтый перед большим перекрестком. Тихон вдруг повернул голову на ее взгляд. Пару секунд смотрел молча. А потом потянул в сторону галстук. Манерно помахал своей здоровенной ладонью перед лицом.
— Жарко что-то… «Кондер» включить, что ли?..
А Варя усмехнулась. Клоуничать вздумал? Уверен, что она уже никуда не денется?
— Тебе только от взгляда моего жарко, Тихий? А что же дальше будет?
Он слегка нахмурился, словно всерьез раздумывая над ее вопросом. А Варвара бросила взгляд на красные цифры на светофоре. Тридцать пять. Успеет.
Наклонилась и поцеловала. А чего время терять?
Шелковый у него язык. Шелковый. Гладкий, умелый. Охрененный. Нет, это коньяк в Варе застонал — не она сама. Именно из-за коньяка она совсем потеряла голову — от одного не очень-то долгого поцелуя. Опоил ее Тихий. Опоил. А потом оплел своим шелковым языком. И — все.
Пронзительно загудели — видимо, сзади. Варя вздрогнула, но Тихон не отпустил ее. Держал одной ладонью за шею, затылок. И продолжал целовать. Варя не видно было, как вторая его рука опустила стекло и показала в окно «фак». Сзади засигналили сильнее.
Тихон оторвался от нее. И Варя поспешно откинулась в спасительные объятья своего сиденья, ошарашенная и даже слегка отрезвленная — и своим поступком, и его последствиями. А еще — своей реакцией.
— Не, кондиционер тут не поможет, — Тихон облизнул губы. Сзади загудели совсем оглушительно. — Завидуй молча, придурок!
А потом машина резко тронулась с места. На светофоре уже давно горел зеленый.
Осмотреться Варе особенно не дали. Успела заметить, что дом — новостройка, но без претензий на элитность. В лифте Тихон любезно сообщил с легкой усмешкой, что запасся какао — пять сортов в наличии. Но до кухни с пятью сортами какао они так и не дошли. И квартиру Варя успела оглядеть лишь мельком — после того, как включился свет в прихожей. Кажется, двушка. Очень скромно. Не в смысле «бедно» — аскетично. А так, вроде бы, недешевые обои, светильник, встроенный шкаф… И — все. В смысле, ее поцеловали и на этом осмотр квартиры завершился.
Шелковый у него язык. Шелковый. И огромные твердые ладони уже привычно облапили. Как в первую встречу. Только теперь можно приподняться на носочки и прижаться. И, черт с ним — спишем на коньяк — тихонько застонать. Потому шелковый же. Шел-ко-вый. Этим языком он слизал ее и так весьма условную девичью скромность.
Повела плечами, спуская на пол пальто. Дернула вверх его рубашку, вытаскивая из-под ремня. И ладонями под нее. Провести вверх под его довольный и шумный выдох.
