Потом он взвешивал на маленьких весах эти грибы, отрезая от них ножичком почти невидимые кусочки и снова взвешивал.
— Готово, — сказал он и нахмурился.
— Деточка, я теперь тебя долго не увижу, — лицо его помрачнело, — пойдем.
Он уложил Пуму на расстеленный кусок кожи.
— Будем тебя поливать, — он открыл фляжку и облил ее с ног до головы грибной настойкой, которая казалась просто чистой водой. Пума пропиталась вся с одеждой и волосами.
— Теперь до свидания, — сказал Сова.
— До свидания, — сказала Пума.
— Съешь эти грибы, — он протянул ей несколько поганок.
— Так мы не договар-ривались! Я же отр-равлюсь, Сова!
— Нет! — глаза Совы стали холодны, — надо есть и возвращаться, — лицо его стало странным.
— Ты увер-р-рен?
— Быстрее, деточка, — в его твердом голосе чувствовалось волнение.
— Пр-рощай, — сказала Пума и быстро проглотила невкусные грибы.
— Прощай, — сказал индеец в белой одежде.
Пума хотела выплюнуть поганки, но было поздно. «Все-таки обманул, — подумала она, — жаль. Какая же я дура. Поверила психу!» Пума уже поняла, что умирает. Она еще была в сознании, но телом своим не владела. Ни рукой, ни ногой пошевелить не могла.
Могильный холод накатывался на нее, и это было страшно. Страшно было умирать и знать, тебя обманули. Мертвая Сова сидел рядом, а она не могла ему даже ничего крикнуть.
Лицо ее было белым. Белыми начали становиться ее волосы и одежда. Среди теплого летнего дня тело Пум-Пум начало покрываться инеем, от него тянуло холодом.
Кристаллы льда искрились на солнце. Сова хотел завернуть ее в кусок кожи, на котором она лежала, но он был мокрый и треснул от мороза у него в руках. Тогда Сова сорвал со своей палатки пестрый полог и завернул ее в несколько слоев. Ткань стала покрываться снегом. Индеец быстро шел туда, где у него были сложены дрова. Он с трудом забрался на самый верх кучи, оставил там сверток, уже белый от мороза, и запалил мелкие прутья с четырех концов.
Пламя трещало и гудело. Длинные языки гигантского костра взлетали в небо. Но среди огня еще оставалось темное пятно, вокруг которого долго не могла загореться даже сухая древесина.
Когда костер прогорел, осталась только серая зола. И ни каких следов существования Пумы. Ни костей, ни ножа, ни амулета.
Дождь наконец-то кончился. Было раннее утро. Густой туман расстилался вокруг.
Пума проснулась под елкой, мокрая от дождя, тумана и слез. Ей приснился страшный сон.
Она вытерла рукавом лицо и пошла домой.
— Мапапам, пр-ривет! — прокричала мокрая Пума, — Папа, пр-ротопи мне баньку!
