— Все бы это в наш музей! — прищелкнул языком Арминек.
— Нельзя… Это предмет деда Нартаса.
— А-аа! Тогда положим на место.
Он повесил натруску на колышек. И еще повезло моему другу — из-под нар он извлек весь затянутый паутиной хомыс с оборванными струнами из конского волоса.
Чай поспел. Мы наскоро поужинали и улеглись спать. Хоть и устали за день сильно, долго не могли заснуть — так разволновались, что нашли шалаш и столько интересного в нем.
Была уже глубокая ночь. Где-то в тайге гудел тудет-удод.
…За Хара тигеем запел дикий петух. Его сигналы тут же подхватили и заголосили другие петушки, перебудив тонкоголосых синичек. Затараторили остальные таежные птахи. Проснулось все живое в лесу… кроме Арминека.
По птичьему гомону я только и догадался, что наступило утро. Вот это заспались! А вставать не хотелось: ноги гудели от вчерашней ходьбы. Пошевелил ступнями-ноют… Даже застонал потихоньку, и от этого как будто стало полегче. Заставил себя подняться — не лежать же весь день в балагане!
В очаге дотлевали дрова. Мы перед сном сунули в него пару толстых суковатых поленьев. У одного почти целиком выгорела сердцевина и тонкие стенки головни, вспыхивая, казались сделанными из маленьких красных кирпичиков.
Пошел за водой. Проволочная дужка котелка звонко звякала при каждом шаге, да так громко, что отдавалось на весь лес. Сунул пальцы в ручей — холодно! Умываться расхотелось. Ладно, решил, после умоюсь… Вернулся в шалаш, поставил котелок с водой на угли, прилег на нары и, слушая птичью перекличку, незаметно задремал.
Проснулся оттого, что кто-то сильно дергал меня за плечо и кричал:
— Засоня! Ну и выбрал я себе хозончы! Вот и ходи с таким в тайгу.
Открыл глаза — Арминек стоит рядом, дуется:
— День уже, а ты все валяешься!
Ага. Вон ты как! Я лениво повернулся на другой бок и буркнул:
— Лучше на себя посмотри, а потом ругайся,- и рукой показал в сторону очага.
— Ишь ты, какой хитрый! Еще врать будет. Там огонь с ночи горит.
Я вскочил, снял с углей котелок, в котором ключом кипела вода.
— На, пощупай. Тоже, скажешь, с ночи? Лучше сходи-ка к роднику, ополоснись, чтобы глаза раскрылись. Вода — в самый раз засонь будить.
Арминек прикусил язык. Я потащил его к воде. Мы оба с удовольствием плескались в чистом освежающем роднике.
Прежде, чем позавтракать, починили развалившийся столик, а когда поели, навели в шалаше полный порядок. Все прибрали по своим местам, по таежному обычаю принесли и сложили возле очага сухие дрова, нащепали лучины — полный ипчек. Уходя, плотно прикрыли досками вход — сбить и навесить дверь не смогли, не было ни инструментов, ни умения…
