– А так, по-твоему, не догадаются?
«А то как же!» – мысленно заявил я, продолжая дурацки ухмыляться.
– Может, и не догадаются, – без особой уверенности проговорил косичкоусый Задорей. – А почто ты, Шмыга, так по ворожейке плачешь? Из того серебра, что ей причиталось, половина твоей будет.
– Вот так годится, – сразу повеселел таинственный Шмыга. – К воротам, говоришь, свезти? Так это я мигом!
Недолгая возня и затухающий стук неподкованных копыт довели до моего ума, что порученец отбыл.
– Поехали, нурман, – сообщил мне нехороший человек Задорей, ухватил меня поперек туловища и закинул поперек лошадиной спины. Закинул, перехватил ремнем, чтоб не свалился, вскочил на другую лошадь, и мы рысью припустили в неизвестность.
Путешествие было приятным. Я понимал, что это тоже – дурман. Человек, которого везут на лошади на манер поклажи, животом вниз после обильной во всех отношениях попойки, не может радоваться жизни. А я радовался. Всему. Даже тому, что могу избавляться от избытков пищи, никого не тревожа.
Транспортировка моего тела длилась около часа и закончилась на берегу Волхова. Я определил с помощью логики, потому что река была немаленькая.
На берегу нас ждала лодка. Так себе суденышко. Сугубо для речного плавания.
Меня уронили на лодочный поддон.
– Это он? – поинтересовался юношеский голос.
– Он, нурман подлый, ешь его опарыш! – Задорей от души пнул меня в бочину. Я улыбнулся еще шире. Больно не было.
– Что это с ним? – заинтересовался вьюнош.
– Да с зельем ворожея перебрала, – с досадой воскликнул Задорей. – Ничё! По пути очухается, и я ему покажу его место у свиного корыта.
– А худа не выйдет? – встревожился молодой. – Он же нурман! Да еще из дружины самого Сокола! Может, вспорем ему брюхо, камней напихаем да в реку на стрежне скинем? Тогда точно не найдут!
«Плохая идея! Очень плохая!» – сигнализировало мое сознание. Но мозг его не слышал. Мозгу было хорошо.
К счастью, Задорей был настроен серьезно и убивать меня столь примитивно ему было обидно. Как выяснилось позже, была у него собственная идея о том, как именно я должен умереть. Заковыристая и крайне неприятная. Для меня.
Задорей не торопился. Уже светало, а мы все еще стояли у берега. Кайф из моей головы выветрился. Осталась боль в затылке, боль в глазах, боль везде, а также жажда и привкус блевотины во рту. И вообще во всем окружающем мире.
Соратник Задорея, прыщавый юнец с пушком на подбородке и боевым топориком, заткнутым за серебряный пояс, определяющим его как отрока из княжьей дружины, то есть, по-нашему, – дренга, решил проявить сочувствие. Напоил меня забортной водичкой. Спасибо, друг! Когда придет пора распределять подарки, я тебя небольно зарежу.
