Он вошел в калитку и осторожно ее прикрыл. Тихо. В саду совсем темно, но стволы фруктовых деревьев были побелены, и Краснощеков, пригнувшись, увидел между ними, что окошко флигеля освещено. И он пошел не по дорожке, а прямо на освещенное окно, между деревьями, отводя от лица ветви вытянутыми вперед руками. А когда он проходил дальше, ветви, мягко спружинив, догоняли его сзади, шуршали по куртке листьями, а осенние яблоки увесисто ударяли его по затылку.
Он постоял у порога, вошел в сени. Ага, умывальник с тазом. Он вымыл руки, подталкивая вверх медный клапан. Не спеша поискал глазами. Так. Полотенце. Петухи вышиты крестиком. Он долго вытирал руки и думал: "Ну же, ну! Спокойно!" А потом, как в воду бросился, вошел в комнату и увидел Юрку.
Юрка сидел на лавке чистый, прибранный, прямой и руки держал на коленях. Руки у него были забинтованы до локтей. Только... словом, не было у Юрки обеих кистей рук. Юрка хорошо улыбался.
- Привет, - сказал Юрка и кивнул на скамью рядом с собой.
Краснощеков подошел и легонько хлопнул Юрку сбоку по плечу. Сел. Подошла Машенька и что-то сказала ему, но он не расслышал. Шум в ушах стал слабее, и все вокруг перестало раскачиваться.
Комната была просторной. Весь флигель и состоял из этой комнаты с маленьким "предбанником" - сенями. Большая русская печь, лавки, стол из толстых, некрашеных дубовых досок. По стенам висели пучки степных трав, у двери - гирлянды репчатого лука, заплетенного в косы. На столе стояли узкие бутылки с сухим вином и стаканы. По лавкам, подоконникам, на полу сидели и лежали ребята.
Вон Саня Потемкин на полу, отдувается, как морж. Все-то ему жарко. Попотей, попотей, товарищ директор нефтепромысла, вспомни своих подчиненных! А вот этого парня он не знает. И ту девушку. И гитариста, похожего на Булата Окуджаву, который тихонько поет про Смоленскую дорогу. "А может, это и Булат Окуджава", - подумал Краснощеков. Такое свое состояние он называл мелкодисперсным. Тут его хоть на сковороде поджаривай.
Все это время кто-то пристально глядел на Краснощекова. Было это неприятно и тревожно. Он долго не мог понять кто. И вдруг увидел - чуть повыше головы, на лежанке, сидит рыжий кот. "Фу ты, черт рыжий!"
Саня принес сухого вина в стакане. Растрясся-таки, директор! Но вино Краснощеков выпил. А Окуджава, который, может быть, и не Окуджава, запел песню:
Ночами долго курят астрономы...
Краснощеков дальше ничего не мог разобрать, но он ясно видел этих славных ребят, которые общаются с беспредельностью и бесконечностью мира, ребят, для которых наша Земля со всеми ее бедами и заботами - крошечная песчинка, но они понимают, что и здесь есть кое-что, ради чего стоит жить, и здесь есть о чем подумать. И поэтому они могут так вот остановить мгновение, задержать бесконечный, стремительный бег времени и закурить. Курить долго, неторопливо размышляя, откладывая трубки.
