Б деревне Мещерско-Волынское на Лесостепной станции (Курская область) я сумею поправиться, т.к. там живут мои родственники, которые возьмут на себя уход за ребенком и за мной. <...>
Настоятельно прошу Вас выполнить мою просьбу. Вы мне верьте, что она вызвана действительно безвыходным положением и что Ваш отказ для меня равносилен гибели, а также гибели ребенка.
Я, Гербст ТА., и мой муж Машбиц Б.М. согласны взять любое обязательство о нашем выезде в г. Омск после предоставленного мне Вами отпуска — фактически, декретного.
<...> О моем лихорадочном состоянии известно районному врачу Чистопрудной районной поликлиники тов. Шульц, которая меня осматривала. Еще обращаю Ваше внимание на то, что мне нельзя лечиться никакими лекарствами, т.к. они переходят в молоко и приносят вред ребенку. Единственным методом лечения меня являются отдых и уход.
Глубоко надеюсь на то, что Вы поймете мое положение, что не откажете мне в этой просьбе и дадите мне и ребенку возможность жить. Надеюсь, что не задержите ответа, т.к. каждый день пребывания в Москве, а также ожидание ответа вызывают все больший упадок сил.
21/VI 37 г.
Гербст. Муж ее Б. Машбиц.
Внизу письма — другим почерком:
РЕЗОЛЮЦИЯ:
«По рассмотрению т. Леденса предложить выехать в Омск.
4/VI-37 г.
Леденс».
Даже по почерку и по стилю письма видно, какое безнадежное отчаяние ею владело. И какой-то Леденс решил нашу судьбу.
Много раз я вместе с папой мысленно шла с этим письмом сначала со Сверчкова переулка на Лубянку, потом — обратно. Я чувствовала за него — как дома и булыжники мостовой, и трамвай, ползущий мимо, — все стало сразу чужим, жизнью, из которой он был изъят, может быть — навсегда.
Словно взяли и палкой перебили костяк жизни. Все разбито. И хочется бежать от опасности, спрятать любимых, беззащитных...
Как жаль, что у них не хватило духу бежать, жаль, что они были такие законопослушные... Можно было вызвать «Скорую» и положить нас в больницу, можно было потихоньку уехать в деревню, кто стал бы искать?
Такое отчаянное письмо... Мольба к бетонной стене, у которой расстреливают всех подряд, не разбирая возраста, пола, вины...
Я горевала над этим письмом, пока не поняла, что Бог — милостив. Он — не «тов. Леденс», Он видел, что творится в сердце несчастной женщины и жалел ее. И простил ей все. Даже то, что за этим письмом последовало... Он ее пожалел и принял, я в этом уверена.
Конечно, я пыталась представить себе, как они добирались до места ссылки. В Омске, в большом и благоустроенном городе, их никто оставлять не собирался. Им было предписано следовать в маленький городок Тару, а оттуда... Бог знает дальше куда. О подобном мучительном пути я прочла у Н.Я. Мандельштам. Только мои родители были не вдвоем, а с грудным младенцем. Ехали они гораздо дальше места мандельштамовской ссылки — Чердыни...
