11 глава Все хорошо, что хорошо кончается
Утром Васильев сообщил, что труднее всего было уладить дело с приставом. Тот рвался арестовать сразу, пришлось дать честное слово, что Данила Ковалев и так под арестом у сыновей Васильева, но передадут его властям только вечером. Дескать, Ковалев хочет чистосердечно признаться перед всем миром, а потом примет любую долю. Гости начали прибывать с полудня. Первыми приехали Илья с тремя гиляками. Васильев отдал их на попечение жены, отправив на заднюю половину. В двух больших комнатах накрыли столы. Из трактира принесли столько, что Данила даже не подозревал о таком разнообразии, видя всегда только гречневую кашу с мясом. На огромном блюде лежал кабан, начиненный орехами, вокруг на тарелках — тетерки, рябчики, большие блюда с красной рыбой, горы сдобных пирогов и всякая мелочь в глубоких тарелках, вроде отжатого в сливках мяса, оленьих языков, разваренных губ сохатых. Прибыл отец Павел, грузный священник, какие только в этом краю были: огромный, с огненными глазами, разбойного вида, знающий, как Евангелие толковать и как лес расчищать под пашню, умеющий ездить на собаках, посещая дальние приходы. Следом явился Ген Да-
шен, и отец Павел сразу взял нехристя в оборот, доказывая преимущества православия. Ген Дашен вежливо улыбался, кивал. Потом под окнами застучали копыта, будто прибыла целая армия, и вскоре в комнату вошел Ворошило. За ним держались три сына, все такие же крепкие, приземистые. Ворошило выглядел раздраженным, осунувшимся. Глаза ввалились, сверкали из-под мохнатых бровей как горячие угли. Ген Дашен поднял брови, быстро подошел к окну, что-то крикнул. В залу тотчас вошли три китайца. Они поклонились присутствующим, встали под стеной, стараясь никому не мешать. Ворошило нахмурился еще больше, но смолчал. Отец Павел радушно усадил его рядом, под образами, сам поднялся, в несколько быстрых шагов пересек залу. Данила едва успел отскочить от щелочки. Отец Павел закрыл за собой дверь, спросил, как можно больше приглушая громовой голос:
— Сын мой, у тебя есть в чем признаться?
— Грешен, отец, — сказал Данила, тоже принижая голос, — но не в том, в чем меня обвиняют. Но Бог правду видит. И надеюсь, хоть и долго терпит, но когда– то врежет с правой!
— Не суди Божьи дела, — строго остановил его отец Павел. — Неисповедимы его пути. О себе думай, о своей грешной душе!
