На губах Литвинова появилась неподвижная, нехорошая улыбка; он говорил отрывисто и лениво, словно досадовал или скучал… Но вот он обернулся к Татьяне и втайне смутился: она глядела на него внимательно и с таким выражением, как будто сама себя спрашивала, какого рода впечатление возбуждалось в ней? Он поспешил кивнуть ей головой, она отвечала ему тем же и опять посмотрела на него вопросительно, не без некоторого напряжения, словно он стоял от нее гораздо дальше, чем то было на самом деле. Литвинов повел своих дам прочь от Конверсационсгауза и, минуя "русское дерево", под которым уже восседали две соотечественницы, направился к Лихтенталю. Не успел он вступить в аллею, как увидал издали Ирину.
Она шла к ним навстречу с своим мужем и Потугиным. Литвинов побледнел как полотно, однако не замедлил шагу и, поравнявшись с нею, отвесил безмолвный поклон. И она ему поклонилась любезно, но холодно и, быстро окинув глазами Татьяну, скользнула мимо… Ратмиров высоко приподнял шляпу, Потугин что-то промычал.
– Кто эта дама? – спросила вдруг Татьяна. Она до того мгновенья почти не раскрывала губ.
– Эта дама? – повторил Литвинов. – Эта дама?.. Это некая госпожа Ратмирова.
– Русская?
– Да.
– Вы с ней здесь познакомились?
– Нет; я ее давно знаю.
– Какая она красивая!
– Заметила ты ее туалет? – вмешалась Капитолина Марковна. – Десять семейств можно бы целый год прокормить на те деньги, которых стоят одни ее кружева!
– Это с ней шел ее муж? – обратилась она к Литвинову.
– Муж.
– Он, должно быть, ужасно богат?
– Право, не знаю; не думаю.
– А чин у него какой?
– Чин генеральский.
– Какие у нее глаза! – проговорила Татьяна. – И выражение в них какое странное: и задумчивое, и проницательное… я таких глаз не видывала.
Литвинов ничего не отвечал; ему казалось, что он опять чувствует на лице своем вопрошающий взгляд Татьяны, но он ошибался: она глядела себе под ноги, на песок дорожки.
– Боже мой! Кто этот урод? – воскликнула вдруг Капитолина Марковна, указывая пальцем на низенький шарабан, в котором, нагло развалясь, лежала рыжая и курносая женщина в необыкновенно пышном наряде и лиловых чулках.
– Этот урод! Помилуйте, это известная мамзель Кора.
– Кто?
– Мамзель Кора… Парижская… знаменитость.
– Как? эта моська? Да ведь она пребезобразная?
– Видно, это не мешает.
Капитолина Марковна только руками развела.
– Ну ваш Баден! – промолвила она, наконец. – А можно тут на скамейке присесть? Я что-то устала.
– Конечно, можно, Капитолина Марковна… На то и скамейки поставлены.
