Польские послы с тревогой наблюдали в эту ночь за пожаром на подворье Романовых. Были слышны выстрелы, мелькали какие-то тени.
— Что могло случиться? — встревоженно спрашивал Сапега дворецкого. — Ты спрашивал у охраны?
— Они отвечают, что сие им неведомо.
Неведение терзало канцлера. Неужели столь успешно начавшаяся интрига разоблачена? Если Романовы арестованы, не укажут ли они на него? Днём приехал Салтыков, необычайно важный, в бобровой шубе с высоким стоячим воротником и горлатной шапке, которую и не подумал снять, когда вошёл в горницу.
Канцлер по чванливому виду царского посланца понял, что предположения его близки к истине, однако виду не подал, спросил серьёзно, на ломаном русском:
— Что за шум был ночью? Мы не могли уснуть! У кого-то был пожар?
— Тебя это не должно беспокоить! — нагло ухмыльнулся Михаила Глебович. — Просто царь опалу возложил на своих некоторых подданных.
— Я не понимаю, что ты говоришь, — капризно сказал канцлер. — Где твой толмач?
— Толмач Яшка Заборовский приказал долго жить! Да и зачем нам толмач? С Алексашкой Романовым ты ведь без толмача разговаривал!
Взгляды их скрестились — один нагло-утверждающий, другой — колючий, но беспокойный.
— Не знаю никакого Алексашку Романова, — забормотал Сапега, опуская глаза. — И разговоров никаких ни с кем не вёл. Знаешь ведь, что твоя стража никого со двора не пускает.
— Знаю, — ухмыльнулся Салтыков, — а теперь будет смотреть ещё строже. Чтобы ни одна мышь не выскользнула.
Сапега решил перейти в атаку:
— Как вы смеете так обращаться с посольством его величества короля польского? Мы здесь ютимся в тесноте, вокруг разбросана солома, а если случится пожар? Как на соседнем подворье?
Он кивнул в окно на дымящиеся головешки, оставшиеся от дворов Романовых.
— Если хоть один человек погибнет, король разгневается. Вы что, новой войны хотите?
Оробевши, Салтыков перекрестился в передний угол:
— Бережёного Бог бережёт. Пусть слуги ваши костры зря не жгут!
Сапега продолжал наступать:
— Когда нас примет великий князь Борис?
— Не великий князь, а царь-государь! — строго поправил Салтыков.
— Наш король не признает его царём, ты знаешь.
— А если король ваш не признает Бориса Фёдоровича царём, то и переговоры ни к чему!
— Это пусть ваш великий князь рассудит, когда я ему вручу грамоты короля! — твёрдо сказал Сапега, искушённый в дипломатическом этикете.
Салтыков снова сбавил тон:
— У нашего царя-батюшки ножка болит. Не может он сейчас государственные дела решать, вот поправится, тогда и примет.
