— Вы огорчены? — спросила она с иронией.
— Нет.
— Неправда. Огорчены.
— Если вы на этом настаиваете.
— Лгали мне тогда, да?
— Нет. — Он удивился, что так легко соврал.
— Действительно не выдумывали?
— Нет.
— Подожду его здесь. Я поступила как свинья.
— Почему?
— Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.
«Я знаю большее, — подумал Хенрик. — И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного — с неверности».
— Допустим, — ответил он. — И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.
— О! — воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. — Жертвовать телом, — попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.
Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».
— Холодно, — пожаловалась Анна и опять закашлялась. — Простудилась в вагоне.
Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.
— Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?
— Пани просит аспирин, Шаффер.
— К вашим услугам.
— Где находится центральная телефонная станция? На почте?
— Вы уже сказали сами, мой дорогой, — ответил немец.
— Где это?
— На Почтовой.
— Логично, но где она?
— За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.
— Куда вы идете? — спросила Анна.
— На Почтовую.
— Я пойду с вами.
— Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.
Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.
Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка — это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики — точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо — лестница, наверху-телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».
