— Ты все делаешь, как бог велит? — спросил Хенрик.
— Нет. Так уж получается. Знаю, что погряз в грехах, знаю, что наступит кара, но я не страшусь, ибо чувствую, браток, что верю, и мне это зачтется. За всем следует божье наказание. На все есть промысел божий, и не надо ему противиться.
— Как хочешь, тогда помолись за меня, — сказал Хенрик, — только не болтай о промысле божьем. Я подобное уже слышал от одного раввина, покорный был, как овечка, мухи не обидел. «Гитлер, — говорил он, — это только орудие, чтобы нас, слабых, испробовать». Шут гороховый. Пошел в газовую камеру, как все остальные. Я иногда думал, как он там в последнюю минуту… благословлял бога или проклинал? Можешь рубать мясо в пятницу, ничего не будет, не бойся.
— А что, если у животных есть душа? — настаивал Смулка. — А если у них есть душа, тогда что?
«Он тоже свои законы устанавливает, — подумал Хенрик. — Ишь ты».
— Мне это пришло в голову, — продолжал Смулка, — когда Чесек рассказывал о людях, которые шли в газовые камеры. Шли и шли, смирившись со своей судьбой, шли, как стадо на чикагской бойне. И тогда я подумал о бойне. А что, если они тоже знают? Знают, куда идут, и знают, что это конец, и представляют его себе. Что тогда? На кого мы, люди, похожи? Обычно говорят, что животные ничего не могут себе представить, что только человек имеет душу, но, может быть, это неправда? Что мы о них знаем?
— Немного. Давай кончать, уже темнеет. Они стали осматривать ящики.
— Надо будет отослать их в Варшаву, — сказал Хенрик.
— Зачем?
— Чтобы исследовали специалисты.
— Это что-нибудь стоящее?
— Кажется, да.
Хенрик обвел взглядом стены музея. Где все это помещалось? Слишком много картин для такого небольшого помещения. Может быть, мне кажется. «КУ НИК, — читал он корявые буквы, написанные мелом на ящике. — Между «у» и «н» стерта буква. Какая? Кунник, Купник, Кугник, — пробовал он отгадать. — Курник? Библиотека из Курника!» — Хенрик свистнул сквозь зубы. Вот это находка! На одном из ящиков разобрал буквы: «W. R.. HAU» Warschau.
— Мы дома, — сказал он.
— Конечно, — засмеялся Смулка.
— Это все наше.
— А как же!
— Я имею в виду, что это польское. Из библиотеки в Курнике. А эти картины из Варшавы. Посмотри. — Он раскатал рулон. — Хелмоньский. А тот поменьше- Герымский.
— Дорогие? — спросил Смулка.
— Будь уверен.
Хенрик достал переплетенный манускрипт. Потертый древний пергамент. Он когда-то читал о нем, но достаточно было одного взгляда, нескольких первых слов, чтобы стало ясно: у него в руках один из древнейших памятников польской письменности. «Спасен!»- обрадовался Хенрик. В этой ограбленной и сожженной стране любая сбереженная от уничтожения вещь имеет ценность.
