Знаешь, я никогда раньше не знал этого, я привык, что открывать свой тыл нельзя никому, более того, я был последним к кому можно повернуться спиной. А брат прикрыл мой зад, когда на самом деле должен был вырвать мне сердце.
Тот самый переломный момент. Такой незначительный, но он и стал отсчетом от меня прежнего до меня настоящего.
Не знаю зачем я это сделал, но я впервые пожертвовал собой ради чьей-то жизни. Собственная мне никогда не казалась ценной. Но я понимал насколько ценная жизнь твоей матери для Влада. Видел в его глазах.
Наверное, это было единственное правильное решение на тот момент за всю мою жизнь. Потому что именно тогда каким-то невероятным образом и открылась тайна моего происхождения для отца. Оказывается, все это время Фэй знала кто я и кем ему прихожусь.
Меня приняли в семью.
Это такое чувство... не знаю, как объяснить. Я уже не хотел этого. Не такой ценой. У меня появилось паршивое ощущение, что не заслуживаю, не достоин быть с ними. Оно намного омерзительней, чем то, самое чувство, когда я считал, что мне не додали положенного по праву.
Нет ничего страшнее, чем ощущать себя ничтожеством в собственных глазах. Не монстром, не зверем, а именно ничтожеством. Сравнивать и понимать, что ты недостоин и в самом деле. Гораздо выгоднее считать кого-то подлой тварью, чем себя самого.
И в тот же момент я понимал, что не могу отказаться… Я алчно наслаждаюсь тем, чего у меня никогда не было – семьей. Самуил открылся для меня совсем с другой стороны. Я уже не видел бывшего короля циничного, расчетливого я видел отца. Он наверстывал все те годы, которых мне так не хватало. Он искренне старался дать мне максимум, дать столько, сколько мог. А я…Малыш, я не мог взять. Так бывает, когда вдруг получаешь то, чего страстно жаждал и начинаешь этим захлебываться. Я сбежал. Уехал на несколько лет заграницу по делам клана, нашел себе заместителя в клане Гиен. Это с виду я сильный, маленькая. На самом деле - я слабак, уязвимей, чем улитка без панциря. Внутри меня живёт тот пацан, которого обзывали сыном шлюхи, который воровал хлеб, похоронил собственными руками умерших от голода друзей, женщин, детей, танцевал на снегу в лесу рядом с их могилами, ел сырое мясо животных, вспарывал животы соотечественникам ради наживы и всегда знал, что любить такую тварь, как он, не может и не будет никто. Нет, я не жалел себя. Никогда. Ненавидел – да. Презирал – да, но не жалел. Я всегда упивался, когда фортуна топила меня в собственном дерьме, когда получал оплеуху за оплеухой, удар за ударом. Я принимал это, как должное. А вот чью-то любовь я не был готов принять. Я боялся. Привязываться, блядь, это больно. Урок был усвоен давно и выхаркан с кровью и собственными кишками.
