— Нет, — ответил Киний и рассмеялся, потому что его первая битва кончилась катастрофой: ни он, никто из афинских гиппеев не окровавил оружие, и все они ненавидели себя за это. Гоплиты презирали гиппеев, потому что те могли ускакать от боя.
Продолжая жевать, Филокл подбородком указал на мальчишку.
— Отрубил руку. Одним ударом. Но бедный ублюдок выжил, и тебе пришлось его добить. Понимаешь? Пусть парень подумает над этим.
Он откусил хлеба и принялся жевать. Похлебка испачкала ему бороду.
— Ты же философ, спартанец, гром и молния! Вот и поговори с ним.
Филокл несколько раз молча кивнул. Снова откусил хлеба, вытер бороду пальцами и, жуя, посмотрел на Киния. Киний выдержал его взгляд; назойливость его раздражала, но в действительности он не сердился.
Филокл дожевал и проглотил.
— Ты на самом деле не так уж крут, верно?
Киний покачал головой.
— Он славный мальчик. Ты хочешь, чтобы я пошел к нему и поведал о том, что знают все у этого костра? Да? Но, узнав это, он уже навсегда перестанет быть славным мальчиком.
Филокл перевернулся на живот и уставился в костер, а может, на содержимое своей чашки.
— Если расскажешь ты. Я бы рассказал в словах, которые он поймет. Честь. Достоинство. Почему бы и нет?
— Неужели в Спарте это действительно считается честью? Достоинством? Убивать пленников, которых чересчур накладно спасать?
— Если убийство этих двоих так терзает твою печень, зачем ты их убил? Я был не очень близко, но мне показалось, что и они хотят быстрого конца. — Филокл допил похлебку из чашки. — Арес и Афродита, Киний! Парнишка переживает не из-за того, что ты убил этих двоих. Он только так уверяет себя. На самом деле он знает, что виноват сам. Это он отрубил руку, он сражался, в сущности он и убил. Сколько схваток ты видел?
— Двадцать. Или пятьдесят. Более чем достаточно. — Киний пожал плечами. — Но я вижу, куда ты ведешь своего осла. Хорошо, философ. Я достаточно зрелый человек, чтобы не думать о тех, кого убил, но я все равно думаю о них — отсюда следует, что парень чувствует это острей и винит меня. Ну и что? Его обвинения меня не трогают.
— Ты так думаешь? Еще утром он тебя обожествлял. — Спартанец повернулся и посмотрел на Киния. — Думаю, вам обоим стало бы легче, если бы вы поговорили. Легче и спокойней. Он еще станет хорошим человеком.
Киний медленно кивнул.
— Почему ты с нами?
Филокл широко улыбнулся.
— Бегу от тех мест, где говорят по-гречески.
— Разгневанные мужья?
Киний улыбнулся и встал. Надо побыстрее покончить с этим.
