— Над чем вы смеетесь? — спросил он у Ателия.
Тот пытался сдержать смех. Он дышал часто, как собака, похлопывал лошадь и в конце концов сдался, расхохотался снова и сложил руки на груди.
Киний посмотрел на удаляющуюся спину Страянки — она собирала всадников и выкрикивала приказы, а несколько молодых людей впрягали быков в повозки. Саки почти угомонились, но ольвийцы смеялись: шутку передавали по рядам все дальше.
Киний подъехал к Никию, который сидел с замкнутым, полным сознания долга лицом, — Киний хорошо знал это выражение.
Он заговорил негромко, твердо, словно ничего не случилось.
— Пусть все с боевых коней пересядут на походных. Напоить всех лошадей в реке, еда — хлеб и сыр — в седле.
Никий кивнул, словно не решался заговорить.
Филокл широко улыбался. Когда Никий начал отдавать приказы, он выехал из колонны. Левкон ехал рядом, красный, избегая встречаться взглядом с Кинием. Вообще никто из его людей не смотрел ему в глаза. Эвмен смеялся и не мог успокоиться.
Ателий коснулся локтя Киния. Он улыбался.
— Она сказала… может, кобыла… — его снова разобрал смех, и он сумел прохрипеть только: — В течку… две недели назад.
Киний выстроил его слова по порядку, обдумал, и вместо мрачной маски на его лице появилась легкая улыбка.
Солнце не успело передвинуться над морем травы и на ширину ладони, а вся колонна — и саки, и ольвийцы — уже верхом двигалась на север. Киний сменил лошадь и отправился в голову колонны, где ехала Страянка со своим трубачом — пожилой женщиной с суровыми глазами и дубленой кожей; волосы у нее были ярко-рыжие, как у Диодора, какими их помнил Никий с прошлого лета.
Когда он подъехал, Страянка улыбнулась — лучшей из улыбок, какими до сих пор дарила его. Она подтолкнула своего трубача и заговорила с Ателием. Позади захихикали ближайшие саки.
— Она спрашивает — где твой жеребец, Киниакс?
— Скажи, что мой жеребец так огорчен, что на нем нельзя ехать. Он в отчаянии — ты можешь сказать «в отчаянии»?
Как переводчик, Киний намного уступал Страянке.
Ателий покачал головой.
— А что такое отчаяние? Что-то плохое?
— Такое плохое, что невозможно есть, — сказал Киний.
— Ага! Любовная болезнь!
Ателий рассмеялся и быстро заговорил. Киний не успел его остановить.
Саки снова засмеялись, а рослый черноволосый всадник за Кинием протянул руку и хлопнул его по спине.
Страянка повернулась и провела рукой по лицу Киния. Это движение — она была очень проворна — застало его врасплох, и он отшатнулся и едва не лишился ее прикосновения.
