— Слишком много рабов, и парни засиживаются слишком поздно, — ворчал Никий. Поездка в Гераклею не смягчила его.
— Я не раз видел, как в первую ночь похода ты тоже не ложился допоздна и слишком много пил.
Киний передал гиперету чашу с вином.
— Я ветеран, — ответил старый боец. Он ущипнул мышцу там, где шея встречается с плечом. — Старый ветеран. Аид, кожаные ремни нагрудника режут, как ножом. — Он смотрел на Эвмена, который развлекал молодых людей рассказом об их совместной зимней поездке. — Сомневаюсь, чтобы он это заметил.
— Но ведь ты не сражен? — спросил Киний. Он хотел пошутить и внутренне выругал себя, когда понял, что его слова попали в цель. — Из всех старых… послушай, Никий, да он тебе в сыновья годится!
Никий пожал плечами и ответил:
— Нет дурака хуже старого.
Он посмотрел на огонь, но скоро его взгляд вернулся к Эвмену, который продолжал красоваться перед друзьями. Как Аякс, он прекрасен — ловкий, мужественный, смелый.
— Думай о войне, — сказал Киний. Он постарался сделать это замечание небрежным.
Никий криво улыбнулся.
— Забавно слышать это от тебя. Завтра увидишь свою кобылку — и вообще перестанешь замечать нас, остальных, разве что… ну, не знаю, разве что мы испустим дух.
Киний подобрался.
— Я попытаюсь найти время и для других мыслей, — сказал он, все еще силясь говорить легким тоном.
Никий покачал головой.
— Не глупи. Я не хотел тебя обидеть — ну, не очень хотел. Но кое-кто из парней считает, что ты затеял эту войну только для того, чтобы покрыть свою кобылку, и хотя у Поэта полно такой ерунды, нам этого слишком мало, если предстоит умереть. — Он снова криво улыбнулся. — Мне понравилась твоя сегодняшняя речь. Аид, я был тронут — не знаю чем. Не скажу «божественно», но не скажу и обратное.
Он взял чашу Киния и снова наполнил ее.
Филокл расстелил свой плащ и шумно плюхнулся на него.
— Тайный разговор? — спросил он, когда было уже поздно отгонять его.
— Нет, — ответил Киний. Забавно, но у лагерного костра его власть гиппарха словно заканчивается. — То есть да, но ты, как и прочие мои друзья, можешь порассуждать о моей личной жизни.
Спартанец и более пожилой гиперет переглянулись. Оба улыбнулись.
Киний посмотрел на одного, на другого и встал.
— Идите вы к Афродите, — проворчал он. — Я ложусь спать.
Филокл широким жестом показал на свой плащ.
— А я уже лежу.
Киний расстелил плащ и лег у костра. Никто больше не сказал ни слова, но он еще долго лежал без сна.
Где-то была сова, и он должен был поймать ее, хотя не понимал зачем. Он ехал на своей лошади — крупной, косматой, довольно неприглядной, — ехал по бесконечной неровной плоской земле, усыпанной пеплом. Пепел был повсюду, он поглотил все цвета, так что казалось, будто Киний едет в темных летних сумерках и покров ночи погасил все краски. А конь — если это был конь — скакал и скакал по равнине.
