Спартанец был тучным. Киний раньше никогда не видел тучного спартанца. В море он этого не замечал, но сейчас, в свете факела, заметил.
Кальк повернулся на пятках — поступок в любых обстоятельствах грубый, а сейчас — намеренное оскорбление — и пошел вверх по берегу.
— Хорошо. Конечно, он тоже может остановиться у меня. Уже поздно, Киний. Приберегу вопросы «что случилось с тем-то и тем-то» на завтра.
Если спартанец оскорбился, он ничем этого не выдал.
— Ты очень добр, господин.
Несмотря на несколько дней тяжких трудов и тревожные ночи, Киний проснулся с первым светом и, выйдя во двор, увидел заспанных рабов, несущих воду из источника на кухню. Филокла уложили на пороге, как слугу, но это как будто его не задело: он все еще спал и громко храпел. Киний полюбовался рассветом и, когда стало достаточно светло, прошел по переулку за домом к загону. Здесь паслось два десятка лошадей. Киний с удовольствием отметил, что почти все эти лошади принадлежат ему. Он пошел вдоль загона и вскоре увидел то, что искал: небольшой костер на удалении и рядом с ним человека с коротким копьем в руке. Киний пошел по неровной земле. Часовой узнал его, и все проснулись — девять обросших бородами человек с кривыми ногами конников.
Киний поздоровался с каждым. Все это были профессиональные воины, в шрамах, конники с двенадцатилетним военным опытом, но ни у кого из них не было ни денег, ни друзей, чтобы претендовать на гражданство в городе. Антигона, галла, в любом городе скорее обратят в раба, чем сделают гражданином; как и его друг Андроник, он начинал в числе наемников, посланных Сиракузами. Все остальные были из состоятельных; родные города либо больше не хотели их видеть, либо исчезли с лица земли. Ликел — из Фив, разрушенных Александром. Кен — из Коринфа, любитель литературы, образованный, с таинственным прошлым. Очевидно, некогда богатый человек, не имеющий возможности вернуться домой. Агий — из Мегары или из Афин, бедняк благородного происхождения, не знающий другой жизни, кроме войны. Гракх, Диодор и Лаэрт — все афиняне, последние из афинян, прошедшие с ним по всей Азии. И все они теперь изгнанники без гроша за душой.
Последним подошел Никий, его бессменный гиперет на протяжении шести лет, и они обнялись. Никий старше остальных, ему уже почти сорок. В густых черных волосах седина, на лице шрам, полученный во время Персидской войны. Он родился рабом в афинском борделе.
— Все, кто остался. И все лошади.
