Тиран | страница 119
— Ух-ох, — сказал Ателий.
Он неуверенно поднялся, держась за плечо. Потом выглянул из шатра и что-то крикнул. Ответом ему стал поток брани. Громкий, быстрый и достаточно долгий, чтобы Киний и Филокл успели обменяться взглядами.
Киний поморщился.
— Очень по-персидски. Кажется, она только что сказала ему — пусть наестся дерьма. И сдохнет.
Филокл налил себе вина.
— Я счастлив, что твоя интрижка расцветает, но мне нужна твоя голова. Ты понял, что она сказала о македонцах?
Киний продолжал слушать Страянку. Отъезжая, она продолжала браниться неизвестными ему словами. Все они как будто заканчивались на — акс.
— Македонцы? Да, Филокл. Я слушаю. Македонцы идут. Послушай, Филокл, я участвовал в семи походах. Побывал в двух великих сражениях. Я знаю, что приносят македонцы. Слушай меня. Если сюда придет Антипатр, перед нами будут два или три пеших таксиса — половина того, что было у Александра в Азии. У него будет столько фракийцев, скольким он сможет заплатить, и две тысячи гетайров[53] — а это лучшая в мире конница; с ним придут фессалийцы, и греки, и осадные машины. Даже если он пошлет только десятую часть своей силы, благородные варвары и городские гоплиты не продержатся и часа.
Филокл посмотрел на свою чашу с вином и поднял ее. Она была целиком из золота.
— Ты проболел неделю. Я говорил с саками. В основном с Кам Баккой. Она самое близкое местное подобие философа.
— Знахарка? — с улыбкой сказал Киний. — Вчера вечером она меня испугала.
— Она гораздо больше, чем просто знахарка. На самом деле она настолько влиятельна, что ее присутствие здесь важнее присутствия царя. Она немного говорит по-гречески, но — по каким-то своим причинам — редко. Хотел бы я владеть их языком: все, что, как мне кажется, я знаю, пропущено сквозь сито чужого восприятия. Ателий до того боится Кам Бакки, что с трудом переводил для меня ее слова.
— Почему? Признаю, она может испугать…
Киний потерял надежду, что Страянка вернется.
Филокл перебил.
— Ты когда-нибудь бывал в Дельфах? Нет? Жрица Аполлона похожа на Кам Бакку. Она объединяет в себе две священные функции. Она энарей[54] — помнишь Геродота? Энареи жертвуют своей мужественностью, чтобы стать прорицателями. И еще она Бакка — по словам Ателия, самая могущественная Бакка, каких только могут вспомнить.
Киний пытался припомнить, что говорилось в ее шатре.
— А что значит «Бакка»?
— Понятия не имею… Ателий все говорит о ней, и госпожа Страянка… они говорят о ней почтительно, но не рассказывают никаких подробностей. Варвары! — Филокл покачал головой. — Я теряюсь в лабиринте подробностей. Киний, этих людей тысячи. Десятки тысяч.