Поначалу я не сообразила, почему сны о пустом баке навеяли на меня ледяной ужас: я ведь видела резервуары уже три года. От этих видений всегда тошнило, но я уже к ним привыкла и больше не вздрагивала от неожиданности, когда видела баки во снах. Я привыкла к ним, как к клейму на лбу. Почему же теперь, увидев бак, я вздрогнула и проснулась, облепленная мокрыми от пота простынями? Ведь пустой резервуар должен пугать не так сильно, как преследовавшие меня по ночам те, в которых уже плавали обитатели. Он стоял в зале, ожидая, когда его наполнят жизнью, и снился мне уже четвертую ночь подряд. Все тот же тусклый свет, все те же провода и трубки, сгруппировавшиеся сверху.
Стекло скруглялось как обычно, но на этот раз я заметила резкое отличие: оно изгибалось вокруг меня. Во рту я почувствовала трубку, ее давление в трахее и боль от натертой кожи в уголке губ. Я не могла сомкнуть челюсти, не могла вытолкнуть сладковатую жидкость, предательски заполнявшую все пространство бака. Глаза я тоже не могла закрыть. Вязкая жидкость искажала расплывающиеся окружающие предметы, словно горячее марево над полем в знойный летний полдень.
Проснувшись, я вопила, пока не сорвала горло и уже не могла выдавить из себя ни звука. Я выкрикивала имя Зака, пока этот единственный слог не обрел странные неузнаваемые формы. Я с первых дней в камерах сохранения знала, что на крик никто не отзовется, никто даже не подойдет к двери, но все равно орала.
Еще шесть ночей я чувствовала, как бак вокруг меня наполняется, а жидкость не позволяет даже пошевелиться, завладев моей плотью, смыкаясь над головой и вокруг трубок, что врезались в горло и запястья.
Каждую ночь, пока я не просыпалась от собственного крика, я висела на трубке, торчащей изо рта, как рыба на леске.
Я перестала есть. Каждый глоток напоминал о трубке, пища вставала поперек горла и меня рвало. Я как могла старалась избегать видений, бодрствуя в те моменты, когда обычно приходили самые яркие грезы. Мерила камеру шагами, пока не сбивалась со счета, по одному выдирала волоски из головы, при помощи боли не только оставаясь в сознании, но и в собственном теле и отгоняя от себя видения о резервуаре.
Ничего не помогало. У меня разваливались и тело, и разум. Время шло отрывисто и скачкообразно: какие-то дни кубарем летели под откос, другие тянулись, словно время остановилось, и промежуток между ударами сердца длился целый год. Я думала о сумасшедшем провидце на ярмарке в Хавене, об обезумевшем омеге на крепостной стене. Именно так это и происходит. Именно так уходит разум. В конце концов я накарябала ложкой на подносе несколько слов для Зака: «Срочно: важное видение! Расскажу только тебе в обмен на десять минут прогулки вдоль вала».
