Почти с тем же ужасом, что на немецких солдат, смотрела Любка на ее преображенное, незнакомое лицо.
Люди стали возвращаться в свои дома только через два месяца. А куда деваться? Не жить же в оврагах и лесах вечно.
В том, что немцы пришли навсегда, не сомневался, кажется, никто. Ведь так их много и такая у них силища – кто ж ее победит?
Рыдала у своего дома беременная Милана, на руках у нее заходился криком грудной ребенок.
– Ой, горе, горе! – причитала она. – Из лесу вернулась, а в доме все вверх дном. И Милан мой пропа-ал… Ой, убили его! Нету у меня больше мужа! Куда я денусь с малым дитем да с пузом?!
– А Вангу с Любкой не видала, Милана? – спросила Петка, входя во двор.
Милана перестала плакать.
– Нет, – ответила она. – И в лесу их вроде не было… Надо к ним зайти, узнать!
Во двор Ванги вошли все вместе – Милана, Петка, еще несколько сельчан.
– Ой, страшно в дом входить! – заголосила было снова Милана. – Может, они там мертвые лежат!
Но тут же замолчала. И не потому даже, что на пороге дома появилась Ванга, а потому, что вид ее был непривычен, странен и едва ли не страшен.
Лицо Вангелии словно бы излучало свет.
– Что же вы в страхе таком? – громко, звучно произнесла она. – Не бойтесь. Гитлер не победит в этой войне. Русские его разобьют.
Сосед Радмил, стоящий у Миланы за спиной, негромко спросил:
– Разве русские с Гитлером воюют?
– Да вроде нет, – так же тихо ответил ему кто-то.
– Милана, а ты что плачешь так горько? – спросила тем временем Ванга. – Сына маленького пугаешь. И дочку. Как же она у тебя в таком страхе родится?
– Милан мой пропал! – всхлипнула Милана. Почему Ванга решила, что у нее родится именно дочка, она спрашивать не стала. – Два месяца мы прятались, Ванга, два месяца в горах да в лесу сидели! Вот, решили вернуться. Сколько ж сидеть? Немцы уже никогда не уйдут. Милан первый пошел, хотел посмотреть – как там дома, что творится? И следа его теперь нету… Что мне делать?
Она снова зарыдала.
– Иди ужин готовь, – не обращая внимания на ее слезы, сказала Ванга. – И одежду для Милана. Он домой поздно вернется. Ночью. В одном исподнем. Готовь одежду для него. В овраге он спрятался. Ночью придет, – повторила она.
Растерянность и недоверие были во взглядах соседей. Все молчали, даже Милана перестала плакать, даже ребенок у нее на руках. Что на это скажешь? И как этому поверишь?
Стук в окно был таким осторожным, что Милана не сразу и расслышала его из-за детского плача. А когда расслышала, положила ребенка в колыбель и с опаской отодвинула занавеску, то тут же и ахнула, и распахнула окно.
