ахейские вассалы выступали против гибельных уступок Палеологу, находя, что их герцогу лучше, подобно Спасителю, умереть одному за всех, нежели обрести свободу частного человека, а великодушие Гвидона де ла Рош, правившего с титулом
великого господина отчизной Платона и Пиндара, выразилось в немедленной готовности лично заместить Гийома в его плену. Но жены пленных рыцарей, бывшие в этом споре голосами своих мужей, составили сильную партию, руководимую супругой Гийома, Анной: их трогательные жалобы и горькие укоризны политическому благоразумию, обрекающему на позор и смерть товарищей по оружию, склонили совет к решению поступиться Монемвасией, Мистрой и Великой Майной, оговорив, что Палеолог может притязать только на личные завоевания Гийома. Эта мелочная оговорка была упразднена передачей грекам старинного французского замка Герак, благодаря чему сын славного маршала Шампани и Романии вышел из неволи, принеся ленную присягу человеку, ниспровергшему владычество латинян на Босфоре.
В Константинополе еще властвовал Балдуин II, последний держатель латинской империи, к тому времени соответствовавшей представлению Аристотеля об идеальном городе, границы которого видны с вышины его цитадели. Хозяин истощенного города, отовсюду угрожаемый неприязненными соседями, Балдуин искал денег и военной помощи у европейских государств, сохраняя жизнелюбие, дававшее ему наслаждаться благами, достижение коих было столь унизительно. Михаил взял Константинополь силою небольшого отряда, посланного на разведку; сестра разбудила спящего самодержца вестью, что Бог вернул ему твердыню предков; Балдуин бежал на венецианской галере, а Михаил торжественно вступал в столицу возрожденной Византии при плесках и пении восхищенного народа.
Карл хотел исторгнуть Константинополь из греческих рук. Отвлеченный от этой цели несчастным вторжением Конрадина, позднее остановленный перед нею властным распоряжением Григория X, обольщенного греческой дипломатией и рассчитывавшего прославить свой понтификат воссоединением церквей, Карл наконец мог с удовлетворением замечать, что ни одна сила, способная нарушить его намерения, не стоит более между ним и престолом Константина. Несчастный исход лионских заседаний давал честолюбию Карла опору в его наследственной набожности, и если Людовик Святой смотрел с неодобрением на попытки папства объявить крестовый поход против греков, которых считал обращенными, то его брат мог успокаивать свою совесть тем, что восточные рубежи империи Константина увидят его наступление на свирепых мамлюков Египта, под талантливым и безжалостным управлением Бейбарса отвоевавших у палестинских христиан Кесарию, Арсуф и Антиохию. Однако Михаил, вызвавший неприязнь народа, чьи предания он растревожил, и нашедший раздраженного врага в папе, для чьего покровительства он решился взволновать народные мнения, еще располагал столь опасным орудием, как дипломатия, которая делала его, подобно парфянам, наиболее опасным при отступлении.
