У самого лица протопал башмак террориста. Щека ощутила вибрацию пола, а ноздри уловили зловонье потной ноги. Мнимой была надежда на мнимость. Реальной была адская, им самим сконструированная реальность.
Эта реальность была грандиозна. Соизмерима с моментом происхождения жизни. С переходом от растений к животным. С выходом рыб на сушу. С исчезновением динозавров. С возникновением из приматов человека. Жизнь, видоизменяясь, достигла пограничной черты, за которой начинался качественно новый период. "Перекодирование" мира, о котором говорил Потрошков, завершало то человечество, к которому принадлежала "Илиада", Евангелие, открытие Колумбом Америки, победа над фашизмом, выход Гагарина в Космос. Все это оставалось в прошлом. На смену устаревшему, архаическому человечеству являлось новое, порывающее с категорией "человечности". Задуманное избиение было направлено в матку "человечности", где соединялись мать и дитя, человеческий род и любовь, познание и благо, вера и богооткровение. Готовое совершиться имело целью разорвать пуповину, связывающую человека с Христом. Оторвать человека от категорий добра и ввергнуть в новое, без Христа, бытие, основы которого уже созданы в секретной лаборатории Потрошкова. Этот отказ от "человечности", разрыв пуповины, предполагавший кровавый ужас, совершался в присутствии Стрижайло, благодаря его деянием, почти что его руками.
Эта мысль была непосильна, как непосильна мысль о бесконечности Вселенной. Однако она повлекла за собой иную, вдохновенную. Смысл его появления здесь — в том, чтобы не дать совершиться "перекодированию". Среди предстоящего ужаса и пролития крови не утратить "человечности". Защитить в себе Христа. Не Христос в своем безграничном могуществе защитит его от безумного мира. А он защитит Христа, поместив в свое сердце в момент, когда кругом будет литься кровь, и жестокие воины станут искать среди изрезанных трупов святого младенца. Не найдут в глубине его любящего верного сердца.
Это открытие было восхитительным. Возвращало всю полноту смысла. Делало его героем, чей удел — божественный подвиг, который и должен стать искуплением всех былых грехов. Дивный старец спас его душу, не оговаривая это спасение никакой благодарностью. Но благодарностью за спасение станет героический подвиг, — спасение Христа, сбережение спасенного Христом человечества.
С этой ошеломляющей мыслью, объяснявшей весь ход мировой истории, Стрижайло уснул.
