Третий отрывок.
Березовые бульвары зеленели шелковыми кронами. Солнце золотыми прожекторами раздвигало пустоту крон и лежало поперек крепко укатанных желтых бульварных каналов. На скамейках сидели в белых чепцах няни. Около них копались в песке беленькие детишки. Везли детишек в колясках на пышных кружевных подушках. Стояла коляска с поднятым желтым верхом над сонным гуляльщиком. Брел по бульвару нищий старик с суковатой палкой, с лысиной, как второе померкшее солнце. По дороге припорашивала пыль из-под лошадиных копыт; расседалась с фуканьем под колесами, пылила редких прохожих, летала серым дымом над бульваром, заросшим осокой прудом.
Betulaj bulvardoj verdis per silkaj arbokronoj. La suno dismovis per oraj lumĵetiloj vakon de la kronoj kaj kuŝis transverse de firme rulramitaj flavaj bulvardaj kanaloj. Sur benkoj sidis blankkufaj vartistinoj. Apud ili krablis en sablo blankaj infanetoj. Estis veturigataj en ĉaretoj beboj sur puntaj pufaj kusenoj. Unu ĉareto staris kun levita flava kapuĉo super dormanta promenulo. Laŭ la bulvardo sin trenis maljuna almozulo kun bastono plena de tuberoj. Lia kalva kapo estis kvazaŭ la dua estingiĝinta suno. Laŭ vojo ŝprucis polvo el-sub ĉevalaj hufoj; dissaltis kun «fuk»-sonoj sub radoj, priŝutis rarajn preterpasantojn, ŝvebis grizafume super la bulvardo kaj lageto kun densa kareksaro.
Четвертый отрывок.
Отгудели большие колокола, дали дорогу колоколам часовым, подчаскам, повесочным, мелкой колокольной рыбешке… Старики передохнули, разбежалась челядь, изготовилась, перебирала языками — и неумолкающим ливнем колокола брызнули, закружились хороводами в вышине, понеслись звенячими парами, тройками, цугом, шестериками, затрубили певучими трубами облака — в золотые тарелки ударило солнце… Большаки отставали, запинались, а потом разобрало, подбросило — и они бухнули, бабахнули покрывающими октавами.
Казалось, над всем городом плескалось, шло валами, бурело звенячее озеро, плыли колокола льдины, слетали колокола чайки, рос на берегах кустарник мелкий колокольняк, на загнутых клювах валов трезвонили ширкунцы и бубенцы, и сам Никола Мокрый ворчал, ворочая соборным колоколом.
Finis hurli grandaj sonorilegoj, cedis lokon al sonoriloj horaj, on-horaj, al avizaj, al malgranda kariljona idaro… La maljunuloj finis ripozeton, ektumultis servuta lango-batilaro, sin pretigis, baskulis tien-reen kaj per ektondra inundo ekfontanis, ekkaruselis kantoronde en alto, ekelanis per hufantaj sonoril-paroj, trioj, kvaroj, sesoj, ekkornis per kantotrumpetoj nuboj kaj en orajn cimbalojn ekfrapis la suno… La grandeguloj estis postrestantaj, stumblis, sed poste eklertis, eksaltis — kaj ili ektondris, tondregis per surdigantaj bordunoj.
