Прыжок | страница 62



А он в это время млел в синей закутке! Краска густая, как вишневый налив, растекалась по щекам. Прыгнул Джега с крыльца через шесть ступеней на землю и замахал вдоль улицы к мастерским.

Следом за Джегой на крыльце показалась худая, высокая фигура Гришки. Страшно исхудавший после болезни, он поминутно кашлял, хватаясь за грудь и хрипя. Выйдя на крыльцо, он, как и Джега, посмотрел на узкую полоску воды, видневшуюся в конце Широкой, но на него все это произвело совершенно иное действие. Он знал, в чем дело, ибо бессонной ночью слыхал пушечные выстрелы. Не тревога, а злость грызла его сейчас.

Пусть… пусть… пусть сгинут все. Какое ему дело до них!? Разве кому-нибудь было до него дело когда-нибудь? Разве они знают его горести, его боль, то, что горит в нем и жжет нестерпимо? Вот сгорает он на виду у всех, исходит горячей мукой, а разве кто-нибудь пожалел его, заглянул хоть раз в глаза ему участливо?! Все они либо откровенно знать никого не хотят, либо прикрываются пышно и лживо фразами об общем благе и общих интересах. Так чорт же с ними, с их брехней, ему они надоели. Он знать никого не хочет. Он ненавидит всех… как только можно ненавидеть ненасытной, злой, горячей ненавистью, пусть все перетонут кате котята, передохнут все… все…

Ход мыслей его внезапно оборвался. Гришка вспомнил что-то и вдруг бросился с крыльца в дверь. Вбежав к себе в комнату, он принялся шарить по ней, разыскивая одежду. Хотел трясущимися руками прицепить воротничок, да не смог, и кинулся вон. В прихожей сорвал с гвоздя пальто, яхтклубку и, толкнув ногой дверь, выбежал на крыльцо. От спешки закашлялся, остановился, потом ослабевшими ногами затрусил по улице. Подходя к нинкиной квартире, тревожно оглядывался вокруг. Была ли здесь вода?

Вбежал в коридор, прошмыгнул незаметно к двери.

Толкнул — заперто. Поднял руку к косяку, где, знал, Нинка ключ хранила. Здесь. Трясущимися руками повернул ключ и вошел в комнату.

Пахнуло в лицо знакомым запахом. Прислонился к косяку и закрыл глаза. Промаячило крупное нинкино лицо с глазами тревожными и горячими. В груди мягко оплывать стало, выдохнул с болезненным стоном всю накинь последних дней.

— А здорово вас разбирает, молодой человек.

Григорий отскочил от косяка, будто кто в бок кулакам ткнул. Екнуло в груди.

— Кто это? Кто здесь?

— А это, извините, я.

Вгляделся Григорий в полутьму и увидел на нинкиной кровати растянувшуюся груду пестрого тряпья, увидел босые, невероятно грязные ноги и лукавые наглые глаза на отекшем красном лице.