В мошне деньги были на скромный завтрак, и Первуша вечером не поел, хотя хотелось. Выпил водички, спать улегся. Далеко за полночь проснулся от шума. Купцы бузят? Не должно быть, люди сурьезные, делом заняты. А уж их холопам, бывшим ездовыми в обозах, и вовсе после трудов праведных только в людской отоспаться. Людская располагалась на первом этаже, обочь от трапезной. Большая комната, сплошь уставленная широкими лавками, где и почивал простой люд.
Покрутился в постели, думал – утихомирятся. А шум нарастал только. Уже крики слышны, удары в двери.
– Открывай подобру, не то хуже будет!
Двери комнат для постояльцев закрывались изнутри на прочные дубовые запоры. По прибытии обоза лошадей в стойло заводили, задавали сена или овса, ставили ведро воды. Груз в телегах охраняли слуги постоялого двора, но деньги или другие ценности купцы забирали с собой в комнаты. Для этого в каждой комнате стояли окованные железом сундуки с массивными замками.
На постоялый двор, куда к вечеру собирались купцы с обозами, напала разбойничья шайка. По Ярославовой «Правде» за душегубство и разбой татям полагалась виселица. Только татя еще поймать надо. При нападении на обоз ездовые защищались припасенными под облучками топорами. Для простолюдина топор – это и строительный инструмент, и оружие. Да только топоры так под облучками телег и остались. Знали об этом разбойники, иначе не вели бы себя так легко и вольготно. Помощи прийти неоткуда, до города, где князь с дружиной, далеко. Если и успеет кто ускакать, так сколько времени пройдет? Шайки уже след простынет, скроется в лесах. Путник в дороге мог рассчитывать на свои силы только и на Божью помощь. Шайки бесчинствовали, грозя торговле. Князья периодически делали вылазки с дружинами, когда из волостей приходили тревожные сообщения. Сбивались в шайки беглые крестьяне, каторжники да просто отбросы – покуражиться, попить-погулять всласть.
Вот и получилось – купцы при деньгах и безоружны. Холопов в людской заперли вместе с хозяином постоялого двора. Слуг – кого побили и связали, а ретивого, кинувшегося с дубиной на шайку, вовсе живота лишили. Что жизнь чужая для татя? Копейка медная ей цена!
Первуша сначала отсидеться думал. Он не трогал никого, и денег у него нет. Но в двери стучать стали настойчиво:
– Открывай!
Дверь сотрясалась от ударов, грозя слететь с петель. Первуша при свете лампады перед иконой оделся-обулся, посох в руки взял. Отодвинул запор и в сторону от двери встал. От очередного удара она с треском распахнулась. Здоровенный детина после удара ногой не удержался, влетел по инерции в комнату. Тут уж Первуша не сплоховал. Разбойник – враг безжалостный, и относиться к нему надо соответственно. Концом посоха, как копьем, ударил в затылок. Треск ломающейся кости, разбойник рухнул на пол. В комнату сунулся второй:
