– Шигона, рано тебе помирать, еще правнуков увидишь.
Замуж в деревнях выходили рано, в пятнадцать-шестнадцать лет. Если девушка замуж до двадцати не выходила, считалась переростком, старой девой. И дальше шансов было немного. Парни, заметив, что за ними наблюдает Шигона, быстро ушли. Зоряна прямо порхала, лучилась. М-да, для молоденькой девушки лицо значит много, если не все.
Первуша и доволен своей работой, и огорчен. Он свое дело сделал, завтра уходить надо из гостеприимного, но бедного дома. Лишний рот для деда – нагрузка. Вечером книги – единственную ценность, память о Коляде – в узелок сложил, что Зоряна дала. Лучше за плечами нести, чем за пазухой.
Когда стемнело, стук в комнату раздался. Вышел Шигона посмотреть, кого нелегкая принесла. Вернулся быстро.
– Зоряна, тебя кличут, выйди.
– Кто?
– Сразу не отгадаешь – Матрена.
– Это какая же?
– Да жена Нифонта, купца.
– Ой!
Зоряна выбежала. Шигона недоумевал. Зачем внучка понадобилась Матрене? Никогда она в их избе не была и дороги к хозяйству Шигоны не знала. О чем женщины шушукались – неизвестно, только, вернувшись, Зоряна попросила Первушу выйти. На крыльце, чтобы дед не слышал, прошептала в ухо:
– Купчиха-то о моем исцелении прослышала, прибежала узнать, кто помог. Прости, не удержалась я, на тебя и показала.
– Она что, больная?
– Здоровая, как лошадь. Сынок у нее младший болящий.
Не нанимался Первуша все село пользовать, ему завтра уходить. Но ждет женщина, неудобно, уж выслушать можно, отказать вежливо. Подошел к воротам. Купчиха за калиткой ждет терпеливо. Не привыкла ждать, наемные работники бегом бросаются указания исполнять. А только гордыню смирить пришлось, заезжий знахарь ей не подвластен.
– Добрый вечер, Первуша, – первой поздоровалась купчиха.
Хм, от Зоряны имя узнала уже.
– И тебе доброго здоровья, Матрена.
– Беда у меня. Младшому семь годов всего, да колченогий. Два года как упал неудачно. Подвернул или сломал чего, не ведаю. Отлежался, ходить стал. Мы с мужем успокоились, а у него нога эта расти перестала, левая растет, как положено, а правая такой же осталась. Хромать стал, на улицу выйти стесняется, мальчишки калекой кличут, не играют с ним.
Первуша засомневался в том, что помочь сможет. Наговоров таких Коляда не говорил, хотя не исключено, что знал. Думал учитель – время еще не пришло. А теперь уже не придет никогда. Женщину жалко стало. Даже не столько ее, как мальчугана.
– Пойдем посмотрим.
– Вот спасибо!
– Рано благодарить, я еще не знаю, смогу ли помочь.
