Целые деревни мастеров подбирались – кожевенников, шорников, медников или оружейников. Потому как удобно. Кожемяка кожу выделал, грубую и толстую шорникам продал – седла и сбрую делать, тонкой выделки – сапожникам, для башмаков или сапог. А уж обрезки шли на ремни, ножны для ножей, кошели. Ничего не пропадало, и на все спрос был.
Избу Матрены нашел. На стук хозяйка вышла:
– День добрый! Пришел, значит?
– Как обещал. Для начала я двор хочу осмотреть и светелку Ярины.
– Это зачем?
– Потом узнаешь.
– Проведу.
Постройки во дворе ничем от других хозяйств не отличались. Справное домовладение, чувствуется рука хозяина. Его мастерская за избой была. Фактически – еще одна изба, только поменьше жилой. Зашли в избу, хозяйка занавеску отдернула. За ней – светелка девичья. Там же сама Ярина сидит. Как только узрел ее Первуша, сразу понял – чахнет. Не очень худа, пожалуй – стройна. Но кожа бледная, почти полупрозрачная и глаза отрешенные, вроде печали ее гложут. Да какие печали в семнадцать лет? Сверстницы-подружки о парнях в ее возрасте шепчутся, прихорашиваются, в глазах огонь, жажда жизни. А у Ярины глаза снулой рыбы. Поздоровался Первуша, в ответ прошелестело едва слышно:
– И тебе долгих лет.
Голос-то где потеряла? Не на гулянках же сорвала? Девчонки собираются на посиделки, рукоделием занимаются, песни поют. По словам Матрены, дочь вовсе с подругами не общается, хотя раньше подруг много было, хохотушкой была.
– Ярина, болит у тебя где-нибудь?
– Нет, здорова я.
– А что же с подружками на посиделках песни не поешь?
– Неинтересно с ними.
Вот те на! Первуша Матрену под локоток взял, из светлицы вывел, да во двор.
– Давно с ней так?
– Кто знает? Приметила я на Масленицу широкую. Народ веселится, блины ест, пляшет, песни горланит. А она постояла, посмотрела немного да и домой направилась. Я подумала – занемогла, вдруг краски у нее. А только наблюдать за ней стала. Совсем затворницей сделалась, рукоделие из рук валится. Отец-то недоволен: кто такую тень безрукую замуж возьмет?
Первуша с подобным не встречался, в некоторой растерянности был. Обнадеживать Матрену не стал:
– Случай сложный. Мне подумать надо.
– И! А говорили – знахарь знатный.
Матрена разочарована была, губы поджала. Первуша откланялся, на хутор отправился. Пропащий день, без пользы. В Ермилки десять верст, обратно столько. На одну дорогу времени ушло столько, а толку? Вот озадачился всерьез. Почему жизнь подбрасывает загадки? Пока шел, перебирал в памяти все, что Коляда о болезнях-немочах говорил. Близко похожего нет. Впрочем, учитель мог просто не успеть обо всем рассказать, думал – многие лета впереди. Но ведь и причина для всего быть должна. Почему доселе здоровая и веселая девушка превратилась в полусонное создание, которому ничего не интересно – подружки, парни? И до истоков этой немочи надо обязательно докопаться, дознаться, поправить. Немного времени у него есть. Коли мать заметила проблемы после Масленицы, фактически несколько месяцев прошло, стало быть, завтра девица не умрет. Но поторапливаться надо, это ясно.
