Тут гость, обратившись ко мне: «Ты, – говорит, – достопочтенный отец, видишь в этом коне то ли похоть, всегдашнюю истязательницу людей, принявшую звериный образ, то ли самого дьявола, а ведь я своими глазами его видел: надо сказать, по справедливости достался он в руки того юноши, ибо не у сарацин в их краях вырос, а по всем признакам был ими отнят у кого-то из наших: это был прекрасный вороной жеребец, с раздвоенным сильным крупом и длинной спиной, со шкурой тонкой и блестящей, с длинным хвостом и гривой, скрывавшей шрам на груди, пока она не отлетит во время бега: что касается шрама, то он был старый, в виде серпа, и порос белым волосом. Таков был вид этого коня, ибо я хорошо его разглядел и накрепко запомнил». Тут наш хозяин, слушавший эту речь с изумлением, восклицает: «Что это ты говоришь? Ведь это мой конь, мною оставленный на Кипре, – точно таков он был, когда я поневоле расставался с ним, ибо на корабле его некуда было поместить». Дивясь этому, гость отвечал, что бывают случаи удивительного сходства между людьми и вещами, так что многие, введенные из-за этого в заблуждение, впадают в ошибки то смешные, то прискорбные, и можно было бы много занятных историй припомнить, совершившихся в разное время и в разных краях. Такие речи вел наш гость, хозяин же выглядел опечаленным и удрученным.
Господину Фирмиану Лактанцию, досточтимому магистру Никомидийскому, Р., смиренный священник ***ский, – венец вечной славы
К предыдущему письму, где шла речь о восклицании, следует прибавить, что, обращенное к какой-либо вещи, оно делает ее участником беседы и как бы дает взаймы душу. Так Овидий обращается к своему венку, беря его в свидетели бесплодной ночи, и к самим дверям, в которые ему не посчастливилось войти; так карфагенская царица, почуяв в себе поднимающееся пламя, взывает к стыдливости, как некоему божеству, обещая благоговейно блюсти его уставы, а после, пораженная вестью об отплытии троянцев, винит Энея в гибели ее стыда, словно можно умертвить божество. Олицетворение бывает двояким, в зависимости от того, придана ему речь или нет. Что касается первого, то, дабы избежать вещей общеизвестных, вроде Молвы, Доблести и тому подобного, приведем историю о сновидении Ганнибала, передаваемую Цицероном и другими древними авторами. Ганнибалу, после того как он взял Сагунт и зазимовал с войском в Карфагене, привиделся во сне юноша божественной наружности, от Юпитера ему посланный вожатаем в италийский поход, и велел полководцу следовать за ним, не оглядываясь вспять; когда же тот, то ли безумием охваченный, то ли побуждаемый осторожностью, все же посмотрел назад, то увидел, как движется за его войском некое огромное чудовище, увитое змеями, все деревья, кусты, дома на своем пути выворачивая и сокрушая, а за ним со страшным громом тянулись тучи, помрачающие дневной свет; на вопрос пораженного Ганнибала его гость отвечал, что это движется за ними опустошение Италии, наказав ему молчать и все прочее доверить попечению судеб. Прекрасно тут изображается и ненависть Ганнибала к римскому имени, из-за которой самые его сны были враждебны римлянам, и самоуверенность полководца, полагающего, что сам отец богов печется для него о безопасном поприще, и некое туманное величие образов, присущее сновидению. Большую силу и дерзость сообщает и судебным, и показательным речам уместное использование вымышленного лица: ведь в этом роде тропов, как говорится, и мертвых из преисподней поднимать дозволено. Пример второго дает Лукан, выводя пред полководцем, стоящим у пограничной реки, явившееся ему с мольбою божество Рима, там, где говорится: «Мощный явился вождю трепещущей призрак отчизны». Как можно с его помощью вызвать в слушателе жалость и сострадание, показывает поэт в элегических стихах, где само письмо говорит о своем авторе: «С брега евксинского я добралось, Назона посланье» и проч., описывая нрав его и злоключения, говоря и о тоске изгнания, и о благочестии, позволяющем надеяться на милость богов, и о хранимых отрадах дружества; с удивительным искусством он делает письмо за себя ходатаем: оно ведь может попросить о вещах, о которых сам он по скромности просить не станет.
