Вытирая руки о рубашку, Павел осторожно двинулся к таинственному предмету. Краем глаза он видел Тихона, заходившего с другой стороны. Ребята остановились, в любой момент готовые сорваться с места.
— Что это? От молнии, что ли? — Пашка крутнул головой, словно надеялся увидеть еще пару подобных пузырей.
Тихон молчал. Ничего подобного он никогда не видел.
Так и не дождавшись ответа, Пашка медленно приблизился вплотную к куполу. Тихон опередил друга. Вот он протянул руку и тут же отдернул ее.
— Что?! — окаменел Пашка. — Долбануло?
Его не оставляла мысль о грозовом происхождении «пузыря».
Тихон молча разглядывал руку. Убедившись, что с ней все в порядке, осторожно поднес ее к куполу и погрузил в странное неосязаемое вещество по локоть.
Пашка понял, что дышит ртом. Тряхнув нечесаными патлами, он тут же внес посильный вклад в дело исследования — сопя полез под купол. Опустившись на мягкое основание странного аппарата, он после секундного колебания попробовал, как в нем дышится. Дышалось легко. На Пашкином лице появилась блаженная улыбка. За куполом шевелил губами Тихон. Беззвучно, как фотовспышка, полыхнула молния. Тихон вытащил слегка упиравшегося Пашку из-под купола.
— По системе надо, — оказал он и сам полез в аппарат.
Павел, предпочитавший любой системе бессистемность, немедля забрался следом.
— Ух ты! Пульт! — восхитился он и на коленях направился к странному устройству, напоминавшему электроорган и стол учителя географии одновременно. Вдруг он застыл на месте и испуганно обернулся к Тихону:
— Слышишь? — шепотом спросил он и поднял палец.
Тихон прислушался, но под куполом царила абсолютная тишина. Пашка напрягся и вытянулся, словно спаниель на стойке.
Тихон только хотел сказать, что ничего не слышит, как вдруг волна неясных звуков обрушилась на него. Здесь было все: и шум волн, и крики чаек, и чей-то торопливый разговор, тревожные интонации которого постигались раньше, чем сознание могло уловить смысл слов. Вся эта какофония, почти физически ощутимая, обрела ясность, и Тихон понял, что его спрашивают. Кому-то позарез нужны были ответы на все вопросы, мыслимые и немыслимые, и этот кто-то вцепился в его сознание. Особенно неистовствовал вопрос «Зачем»? Он пронесся в сознании, унося за собой жалкие вскрики-ответы. Что-то вроде: «Зачем жить?» или «Зачем жизнь?», потом об отце, о матери, внезапно о давно умершем деде. Какие-то нелепые воспоминания: крахмальная скатерть, залитая чернилами, урок в школе, как с Люськой целовался, и все это — зачем? Почему? Как? Что?
